Рыжая полосатая шуба. Повести и рассказы - Беимбет Жармагамбетович Майлин
- Ничего ты не понимаешь, несчастная! Да с какой стати нам людей нанимать? Три коровы, одна лошадка, две-три овцы - вот все наше богатство. Молодняк к лету весь на мясо уйдет. А сеем столько, что едва на саман хватает. Долгов - выше головы. Пятьдесят рублей взяли из банка, уже приходит пора их возвращать. Опять же вы тут сидите голые-босые...
Меруерт сразу притихла, сникла. Теперь ей хотелось скорее развеять дурное настроение и раздражение мужа. И она начала вторить ему в лад.
- Что делать, дорогой? Думаешь, я не знаю про наши дела? Просто жалею тебя, вот и говорю. Тебе уж за пятьдесят. Какой же ты сейчас работник? Пожалел господь, сынка нам не дал, хотя бы урода какого послал, и то бы... Говорила я этой девке-негоднице, иди, мол, помоги отцу хлев почистить, так она зубы скалит, с места не двинется. А что зазорного в работе? Выйдешь замуж, так сидеть без дела не будешь. Там тебе, милая, придется за дровами бегать, золу выносить...
И она укоряюще поглядела на дочь.
Куляш росла у них шалуньей, баловницей. Была она у них единственной, и родители носили ее на руках, лелеяли, нежили, дрожали над ней, как над сыном. Так она и выросла белоручкой. Став взрослой, Куляш жалела отца, в душе даже порывалась помогать ему в хозяйстве, однако стеснялась бабьих и девичьих пересудов. Самолюбие, гордость не позволяли ей взяться за мужскую грубую работу, боялась, что начнут говорить: <Вон дочь бедняка Нуржана в грязи копается>. И все же, видя, как выбивается отец из сил, она смиряла гордыню, убеждала себя, что напрасно боится людской молвы, однако осуществить благие намерения не могла. Это было выше ее сил. Зато она умела утешать родителей, ловко разгонять их хмурь и заботы, смешить и веселить их. Бывало, мать громко хохотала над ее проделками и - довольная - говорила:
<Ладно, зрачок мой, не работай. Лишь бы жива и здорова была!>
Жолдыаяк в каморке гулко залаял. За дверью послышался шорох. Кто-то поскреб стенку. В доме насторожились. На мгновенье все забыли про чай. Кряхтя, отдуваясь, протолкнулись в мазанку Курумбай, волоча длинную саблю и винтовку, точно овца с моталом, а за ним - кряжистый, как пень, Кебекбай.
- Да будет светлым ваш вечер!
При виде сабли и винтовки хозяева явно встревожились. Особенно испугалась Меруерт. Недавно она слышала, что дочь Сылкыма вот так же схватили и увезли с милиционером. Не это ли их поджидает?!
Лампа-пятилинейка едва мерцала в сумраке, и гостей невозможно было разглядеть. Лишь смутно можно было догадаться, что один из них - председатель аулсовета.
Гости прошли на почетное место, расселись, важные и вежливые, словно сваты, приехавшие за невестой.
- Аулнай, что ли? Живой-здоровый?
- Слава аллаху.
- А этот джигит - кто?
- Милиционер из волости.
- Счастливого вам пути! Откуда едете?
- Из аула Береке. Волисполком послал. Говорит, в списках количество скота занижено. Отправил нас с милиционером заново все проверить.
Как только переступили через порог, Курумбай не мог оторваться от Куляш. Сначала взгляд его упал на вышитую красную такию - круглую шапочку на ее макушке. Потом он увидел ровную белую полоску -пробор. Смоляные волосы были гладко расчесаны. После этого он залюбовался ее чистым, широким лбом, черными глазами, носиком, ртом, подбородком. Но больше всего восторгали его именно ее глаза.
Казалось, они улыбались. Таких Курумбаю в жизни еще не приходилось видеть. А может, все же видел? Помнится, когда он заночевал у Жупака, его дочь чай подавала. Так у ней разве не такие глаза были? О, нет! У той глаза были бесцветные, застывшие, как у дохлой рыбы. Разве можно их сравнить с глазами этой серны!
Не в силах был Курумбай оторвать свой взгляд от девушки. Вначале и Куляш незаметно с любопытством взглядывала на него. Но встретившись с его бесцеремонным, жадным взглядом, она смутилась и даже чуть отвернулась, продолжая разливать чай и делая вид, что она даже не замечает его.
Когда пришла пора стелить постель, Меруерт извинилась перед гостями:
- Хозяин наш - старик. Работать в доме некому. Ягнят-козлят мы зарезали еще летом. В осеннее время дорогих гостей и угощать нечем...
- Что ж... все правильно... Понятно, - еле пошевелил губами явно раздосадованный председатель аулсовета.
III
- Отстаньте же!.. Что это с вами? - послышался возмущенный шепот Куляш.
В мазанке темно. Окошко, в которое еле проникает слабый свет, кажется блеклым пятном. Все беспробудно спят. Храпят Нуржан и Меруерт, привычно ворочаясь и отбиваясь от блох. В углу, у изголовья родителей, лежит Куляш. Она тоже было погрузилась в сон, но тут же и проснулась. Ей почудилось, будто кто-то провел горячей рукой по груди. Она смутилась, натянула на себя одеяло.
- Отстаньте же!.. Прошу вас...
Рядом на корточках сидел и дрожал, как в лихорадке, Курумбай. Левой рукой он опирался об пол, правой - осторожно, будто боясь поцарапать,
дотрагивался до девушки. Но стоило его руке лишь коснуться одеяла, как Куляш вся сжималась, отталкивала ее.
- Ну, довольно же...
У Курумбая душа ушла в пятки. Дрожь колотила его...
Непроглядная темень в избе. В окошко заглядывают звезды. При их зыбком свете на мгновенье будто выплыла из мрака печка. Пестрый кот, безмятежно дремавший клубочком у печки, проснулся, томно замурлыкал и пополз к Курумбаю. Небрежно задев хвостом лицо растерянного джигита, кот пытался было юркнуть под одеяло к девушке, но она и его отшвырнула. Кот мягко шлепнулся к ногам Курумбая. Джигит усмехнулся: <Куда тебе, бедняга? Она даже меня к себе не подпускает>. Однако кот - не в пример незадачливому Курумбаю -оказался настойчивым. Он вновь ринулся к постели девушки и изловчился, пролез-таки под одеяло. Курумбай ревниво подумал: <Апырмай, неужели я хуже кота? Неужели она считает меня ниже этой твари?!> От этих мыслей Курумбаю стало не по себе.
Думы - что море. Курумбай был оскорблен в своих лучших чувствах. <Да что же это получается? - подумал он с обидой. - Я ведь милиционер. Вся волость, можно сказать, меня уважает. Не то что женщины - мужчины не осмеливаются мне перечить. Самые непокорные, всесильные - и те передо мной трепещут. Вон Быкирия из волости Каин вплоть до седьмого колена был царь и бог в своем роду. А как оказался замешанным в воровстве, так Куреке, это я, значит, самолично сразу изловил и пригнал его, как козла задрипанного. Разве не меня хвалят за
