Последняя война Российской империи - Сергей Эдуардович Цветков
Стойкость русских войск не позволила Макензену развить первоначальный успех. Между тем на другом (правом) фланге XV и XXV корпуса армии Леша нанесли соседям Макензена – 4-й австро-венгерской армии эрцгерцога Иосифа Фердинанда – крупное поражение при Уржендове. Потери неприятеля только одними пленными составили 22 000 солдат и офицеров.
В середине июля Макензен еще раз надавил на 3-ю армию под Красноставом. Здесь отлично показали себя свежие гвардейские полки (Преображенский, Измайловский и два батальона семеновцев), отбившие атаки отборных немецких частей – прусской гвардии. «Жара была страшная, – вспоминал этот бой полковник преображенцев Сергей Александрович Торнау. – Июльское солнце жгло немилосердно… Пить хотелось смертельно… Потери 2-ой роты по мере продвижения вперед все увеличивались, так как неприятель неотступно забрасывал нас снарядами. Раненый в живот солдат 2-ой роты, с искаженным от боли лицом, пробежал мимо нас, крича во все горло, чтобы его пристрелили. Медленно, но верно, мы продолжали продвигаться. Бой закончился к вечеру и ночью, во исполнение приказа свыше, полк отошел на новые позиции. Больше всех отличилась в этом бою 14-ая рота – пулеметный взвод, который был ей придан. Малейшие попытки германцев обойти наш правый фланг прекращались огнем пулеметов Юдина, выпустивших за этот день свыше 10 000 патронов».
Необычайным кровопролитием отличались бои лейб-гвардии Финляндского полка с 8-м полком прусской гвардии под Куликом 19—20 июля и под Верещиным 22—23 июля. Подпоручик Дмитрий Иванович Ходнев вспоминал: «Громадные потери нес тогда полк. Масса раненых солдат и офицеров убыло из строя; неоднократно полк сводился в трех- и двухбатальонный состав. Бои кончались, и от батальонов оставались лишь жалкие, по численности остатки. Ротами командовали не только прапорщики, но и фельдфебели».
Русские солдаты и офицеры дрались с доблестью обреченных. Ходнев вспоминает «смерть прапорщика Яновича I, поднятого прусскими гвардейцами на штыки и буквально растерзанного во время рукопашной схватки», а также другой подвиг, «весьма характерный по проявлению и храбрости и долга и христианского смирения: в тяжелый момент боя под Куликом, 20 июля, когда 4-й батальон выбивался из сил под натиском обошедшего его сильнейшего врага; когда от разрывов тяжелых гранат и от лопавшихся в воздухе шрапнелей все вокруг как бы кипело; когда непрерывно свистали пули и пулеметы скашивали во фланг целые цепи; когда все, казалось, пропало, – штабс-капитан Моллер I приказал вытащить из окопа единственный еще работавший пулемет и, поставив его вдоль окопа, – открыть огонь по обходящим фланг германцам. Один из солдат связи бросился передать это приказание, но тотчас же был убит, следующий за ним ранен. Тогда бросился 13-й роты старший унтер-офицер Солдатов (крестьянин Самарской губернии), сам вытащил пулемет и открыл губительный огонь по приближавшимся уже германцам; они не выдержали и залегли. Увы, – недолго стрелял герой Солдатов: уже через две-три минуты стакан шрапнели, попавший ему в живот, прекратил его меткую стрельбу!.. Но и лежа ничком на земле, с вывалившимися внутренностями, весь залитый кровью, не думая о себе, он все еще пытался стрелять и кричал соседям: "Стреляй, стреляй скорее!.." Когда к нему подошел штабс-капитан Моллер, унтер-офицер Солдатов имел еще силы снять с своей груди Георгиевские кресты и медали и, отдавая их своему батальонному командиру, произнес прерывающимся голосом: "Ваше Благородие! Отошлите кресты на деревню и отпишите родителям, что я честно помер в бою…" Штабс-капитан Моллер поцеловал его в лоб и перекрестил. Солдат улыбнулся ему, затих и – умер».
Ценой неимоверных усилий русские войска удержали фронт. Несмотря на значительный перевес в силах, 11-я германская армия за неделю боев продвинулась вперед всего на 12 километров.
В штабе Северо-Западного фронта вовремя разглядели опасность, нависшую над русскими войсками в Польше. Было очевидно, что при существующем дефиците боеприпасов удержать фланговые позиции польского выступа не удастся. Приходилось руководствоваться опытом 1812 года – не цепляться за территорию, а спасать армию, выводя ее из-под удара. Главнокомандующий фронтом генерал Михаил Васильевич Алексеев[111] делился своими тяжелыми раздумьями с членом Государственного совета генералом Палицыным: «Дело не в Варшаве и Висле, даже не в Польше, а в армии. Противник знает, у нас нет патронов и снарядов, а мы должны знать, что не скоро их получим, а потому, чтобы сохранить России армию, должны ее вывести отсюда».
Предвидя неизбежность отступления, он на совещании в Седлеце 5 июля добился от Ставки большой свободы маневра вплоть до разрешения при необходимости оставить Варшаву.
Одновременно с июльским наступлением Макензена другая германская клешня начала срезать польский выступ с севера, на 140-километровом фронте между Осовцом и Новогергиевском (Наревская операция). 13 июля пришла в движение 12-я армия Гальвица (почти 177 000 штыков и сабель при 1256 орудиях). Противостояла ей 1-я армия генерала Александра Ивановича Литвинова – 107 000 человек, 377 орудий и IV Сибирский корпус, в котором числилось до 35 000 бойцов.
Для прорыва немцы выбрали позиции на холмистой равнине у Прасныша, занимаемые 2-й и 11-й Сибирскими дивизиями. Противнику удалось создать здесь тройное превосходство в силах.
На рассвете 13 июля германская артиллерия начала артподготовку. Более 800 орудий несколько часов громили русские окопы. Немцы еще ни разу не создавали на Восточном фронте такой концентрации артиллерийского огня. Отдельных выстрелов не было слышно, стоял сплошной гул, клубы пыли и дыма непроницаемой завесой накрыли всю первую линию обороны. Очевидцы с русской стороны вспоминали, что за грохотом разрывов нельзя было слышать редких залпов своей артиллерии, которая отвечала одним выстрелом на 50 вражеских. Тяжелые снаряды германских гаубиц сносили брустверы и разрушали убежища, погребая заживо укрывшихся в них людей (русские укрепления не были бетонированы). Откапывать их приходилось под сплошным шрапнельным дождем. К концу артподготовки батальоны первой линии потеряли до 30% личного состава[112].
Отражать атаки германской пехоты пришлось на развалинах окопов. Фактическое молчание русской артиллерии вызывало у солдат чувство подавленности. И тем не менее, сибиряки проявили поразительное упорство в обороне. Так, 7 передовых батальонов 11-й дивизии стойко отражали атаки сначала 33-х, затем 48-ми и, наконец, 57-ми батальонов противника. Беспримерный бой продолжался до вечера, когда от всей 11-й Сибирской дивизии, имевшей утром свыше 14 500 штыков, осталось не более 5 000. Однако и Гальвиц вынужден был в первые же часы сражения расходовать армейский резерв.
Мужественная жертвенность двух сибирских дивизий спасла 1-ю армию от окружения и разгрома. Ударная германская группировка не сумела с ходу прорвать русскую оборону, и Литвинов смог начать планомерный отвод войск. Ливень, разразившийся на следующее утро над полем боя, превратил грунтовые дороги в месиво липкой грязи, заставив Гальвица отложить атаки на сутки.
Русские войска, отступая под
