Последняя война Российской империи - Сергей Эдуардович Цветков
Такое странное поведение Адрианова связывали с антигерманским настроем губернатора Московского военного округа – графа Феликса Феликсовича Юсупова, недавно назначенного на этот пост. Отец будущего убийцы Распутина не скрывал своей германофобии. В январе 1915 года он по поручению Николая II посетил Францию с целью вручения русских орденов отличившимся французским военным. Пуанкаре с удивлением вспоминал о том, с каким пылом царский посланец поносил засилье немцев в России: «Он рассказывает мне, что в России на каждом шагу видишь следы немецкого влияния, что в Москве полиция находится в руках Германии, что в России не осмеливаются изгнать немцев ни из торговли, ни с государственных должностей, потому что у немцев защитники при дворе, у великих князей, во всех кругах общества». Предполагали, что Юсупов, будучи креатурой великого князя Николая Николаевича, после назначения на должность московского губернатора, решил «поднять настроение по растопчинскому методу ввиду неудач на войне…» (С.П. Мельгунов). В таком случае весьма вероятно, что Адрианов не посмел идти наперекор желанию Юсупова устроить показательную патриотическую манифестацию. Однако власти, очевидно, не ожидали, что погромы примут такой масштаб.
Только 11 июня вызванные из учебных лагерей войска приступили к наведению порядка в городе, не останавливаясь перед стрельбой по толпам погромщиков и мародеров. К вечеру общественный порядок был восстановлен.
Разрушения, причиненные Москве за два дня погромов, были велики. Статский советник Харламов, приехавший в город 15 июня, был поражен видом московских улиц: «Можно было подумать, что город выдержал бомбардировку вильгельмовских армий. Были разрушены не только почти все магазины, но даже разрушены некоторые дома, как оказалось затем, сгоревшие от учиненных во время погрома поджогов. В числе наиболее разгромленных улиц была между прочим – Мясницкая, на которой, кажется, не уцелело ни одного магазина, и даже с вывеской русских владельцев, как, например, контора Кольчугина. Во многих магазинах разбитые окна были заставлены деревянными щитами, на многих из которых были наклеены большие плакаты с довольно оригинальными надписями. Так, например, на одном из разгромленных магазинов в Камергерском переулке я прочел следующую надпись: «А. Быков. Торгующий под фирмой русского подданного дворянина Шварца, разгромлен по недоразумению». На некоторых приводились родословная владельца магазина, имевшего несчастье носить иностранную фамилию и доказывающая его русское происхождение. А из одной такой надписи я узнал, что родители владельца разгромленного магазина и все его ближайшие родственники похоронены на православном Ваганьковском кладбище».
Официальное расследование показало, что в ходе июньских погромов пострадало 475 торговых предприятий, 207 квартир и домов (60 зданий сгорело). Убытки исчислялись десятками миллионов рублей. Цифры человеческих жертв напоминали об ужасных событиях декабрьского восстания 1905 года. Среди убитых и раненых были 113 германских и австрийских подданных, 489 русских «немцев» и 90 чистокровных русских.
Необыкновенная легкость, с которой мятежная толпа овладела огромным городом, насторожила многих. Начальник Московского охранного отделения полковник Александр Павлович Мартынов в своем докладе прозорливо отметил: «Такой взрыв может оказаться только репетицией для другого, настоящего и серьезного взрыва».
Мощный погромный заряд революционной смуты, охватившей вскоре всю страну, подтвердил справедливость этих опасений. Много лет спустя очевидец событий, журналист и офицер П.З. Крачкевич писал: «Погром немецких фабрик, магазинов, квартир в Москве летом 1915 г. в действительности был только прелюдией к тому страшному, безумному нечеловеческому пожару, который разразился и обуглил потом всю Россию. Уже тогда можно было заметить, что нервное напряжение в народе, его неудовольствие достигли кульминационного пункта и что разрядить эту атмосферу должно и необходимо».
IX
В конце июня германское верховное командование решило приостановить наступление в Галиции. Австро-Венгрия была спасена, и Фалькенгайн опасался, что операции против русских «могли затянуться до бесконечности». При дальнейшем продвижении на восток, рассуждал он, «вполне было возможно отобрать у противника дальнейшую территорию. Но нанести ему действительный вред на широких равнинах Волыни и Подолии за время, имевшееся в нашем распоряжении, едва ли было достижимо». Германскому командованию нужен был не «местный тактический успех», а громовой удар, способный разом вывести Россию из войны. Прорыв Макензена следовало подкрепить взломом русско-германского фронта. По мысли Фалькенгайна, это удобнее было сделать силами 12-й армии генерала Макса фон Гальвица на Наревском направлении с последующим выходом ударной группы в район Седлеца. Задуманный маневр открывал для германо-австрийских войск возможность окружить на «Польском балконе» сразу четыре русские армии (1-ю, 2-ю, 3-ю и 4-ю). По сравнению с этими грандиозными «Каннами», замечает военный историк Керсновский, «маневр Ганнибала был игрушкой».
Гинденбург и Людендорф предлагали раскинуть сеть еще шире, совершив глубокий охват левым, прибалтийским крылом – в обход Ковно[110], на Вильно и Минск. В этом случае к немецкому улову в Польше добавились бы 10-я и 12-я русские армии, стоявшие на границе с Восточной Пруссией. Успешное завершение операции означало бы фактическую ликвидацию русско-германского фронта и полный разгром русских вооруженных сил.
Осторожный Фалькенгайн не разделял оптимизма штаба Восточного фронта. Он не без оснований полагал, что игры с русским пространством приведут лишь к перенапряжению сил. Но Гинденбург стоял на своем. Разногласия между начальником Генерального штаба и Главнокомандующим на Востоке достигли такой остроты, что Вильгельм II вынужден был вмешаться. К счастью для русской армии, кайзер решил пощадить самолюбие обоих военачальников и принял компромиссное решение. Вместо концентрации всех сил в одном месте решено было вести наступление одновременно в двух расходящихся направлениях – восточном, на Ковно—Вильно—Минск (10-я армия Эйхгорна) и южном, на Пултуск—Седлец (группа Гальвица в составе 12-й и 8-й армий). Макензен, в свою очередь, получил указание перегруппироваться и двинуться на север, к Холму и Люблину, навстречу Гальвицу.
Таким образом, германское командование совершило редкий для него промах. Рассредоточив свои усилия, оно нанесло русской армии «два сильных удара, но это было лучше, чем получить один смертельный» (Керсновский).
Наступление Макензена возобновилось уже в конце июня. На участке, занимаемой 3-й армией генерала Леонида Вильгельмовича Леша, 26 числа разгорелся четырехдневный бой у Томашова, где 60-тысячной группировке немцев противостояли 10 русских дивизий, совершенно измочаленных в предыдущих боях. Совокупная численность личного состава в них не превышала 40 000 штыков. Тем не менее, русские бились отчаянно. Особенно отличилась воссозданная 48-я «корниловская» дивизия под командованием генерала Евгения Федоровича Новицкого, которая контратаковала неприятеля через реку Танев (приток Сана), по грудь в воде. Очаковский полк вышел из этого дела,
