Последняя война Российской империи - Сергей Эдуардович Цветков
Британский представитель при 3-й русской армии сообщил в Лондон: «Эта армия ныне представляет собой безвредную толпу».
Германские и австрийские корпуса, устремившись в Горлицкий прорыв, широкой волной разлились по Галиции. Контратаки четырех свежих корпусов, разрозненно и разновременно брошенных в бой, не изменили хода сражения. Началось «Великое отступление» русской армии, продолжавшееся все лето. Ставка попыталась отстоять хотя бы Перемышль. На пути армии Макензена грудью встали «Железные стрелки» генерала Деникина. «Эта весна 1915 года, – писал Антон Иванович, – останется у меня навсегда в памяти. Тяжелые кровопролитные бои, ни патронов, ни снарядов. Сражение под Перемышлем в середине мая. Одиннадцать дней жесточайшего боя Железной дивизии… Одиннадцать дней страшного гула немецкой тяжелой артиллерии, буквально срывавшей целые ряды окопов вместе с защитниками их… И молчание моих батарей… Мы не могли отвечать, нечем было. Даже патронов на ружья было выдано самое ограниченное количество. Полки, измотанные до последней степени, отбивали одну атаку за другой… штыками или, в крайнем случае, стрельбой в упор. Я видел, как редели ряды моих стрелков, и испытывал отчаяние и сознание нелепой беспомощности. Два полка были почти уничтожены одним огнем…»
До какой степени доходил в то время «снарядный голод», видно из того факта, что «когда после трехдневного молчания нашей шестидюймовой батареи ей подвезли пятьдесят снарядов, об этом сообщено было по телефону всем полкам, всем ротам, и все стрелки вздохнули с облегчением».
«Вчера на участке одного из полков немцы выпустили 3 тысячи тяжелых снарядов! Снесли все. А у нас было выпущено едва 100», – сообщал Янушкевич Сухомлинову 27 мая.
Крепостные укрепления Перемышля, взорванные перед его капитуляцией в марте 1915 года, не были восстановлены – на это у русского командования не было ни времени, ни средств. В отчаянной попытке отстоять крепость Ставка бросала к Перемышлю все новые подкрепления, которые методично истреблялись немцами. Многие русские дивизии уже не превышали штатной численности полков, поредевшие полки сводились в отдельные батальоны и роты. Великий князь Николай Николаевич доносил царю, что удержание Перемышля «при отсутствии достаточной артиллерии и крайней скудости боевых припасов стало задачей весьма трудной». Решение об эвакуации Перемышля было принято Ставкой в ночь на 21 мая, «и только соображение о том впечатлении, которое произведет на общество оставление этого пункта, – писал Главнокомандующий государю, – заставляли выбиваться из сил, чтобы сохранить его за нами».
Перемышль был оставлен 3 июня. Крепостная артиллерия и боеприпасы были заблаговременно вывезены гарнизоном. Немцам досталась совершенно разрушенная крепость и четыре орудия без замков.
3-я и 8-я русские армии были ослаблены «до полной потери боеспособности» (по оценке Бонч-Бруевича). Брусилов, призывая войска к стойкости, писал: «Пора остановиться и посчитаться, наконец, с врагом как следует, совершенно забыв жалкие слова о могуществе неприятельской артиллерии, превосходстве сил, неутомимости, непобедимости и тому подобное, а потому приказываю: для малодушных, оставляющих строй или сдающихся в плен, не должно быть пощады; по сдающимся должен быть направлен и ружейный, и пулеметный, и орудийный огонь, хотя бы даже и с прекращением огня по неприятелю; на отходящих или бегущих действовать таким же способом, а при нужде не останавливаться также и перед поголовным расстрелом… Слабодушным нет места между нами, и они должны быть истреблены!»
Однако никакие, даже самые жестокие меры по отношению к «малодушным» не помогали остановить продвижение противника. Спустя 19 дней после падения Перемышля германские войска вступили во Львов. За какие-нибудь семь недель русские армии в Галиции откатились на те рубежи, с которых они десять месяцев назад начинали войну. Потери достигали чудовищной цифры в 500 000 человек. По данным германского Генштаба, в течение мая 11-я армия Макензена захватила в плен 153 000 русских солдат и офицеров. Потери германской стороны за тот же месяц составили: 709 офицеров и 27 158 унтер-офицеров и солдат. Сами победители были поражены размахом своей победы. Начальник штаба 11-й германской армии генерал Ганс фон Сект писал: «Тот, кто видел громадные толпы этих русских перебежчиков, самих по себе столь храбрых, но совершенно потерявшихся под метко направленным огнем наших гаубиц… тот не торжествовал, но стоял, потрясенный перед таким поражением человеческого духа».
И все же Людендорф выражал недовольство результатами операции в Карпатах: «Фронтальное оттеснение русских в Галиции, как оно ни было для них чувствительно, не имело решающего значения для войны. Они с боем отходили настолько, насколько тыловые сообщения позволяли нам продвигаться… К тому же при этих фронтальных боях наши потери являлись немаловажными».
Русский фронт в Карпатах «продавился», но не треснул. Ударная армия Макензена между тем исчерпала свой наступательный порыв. Германскому командованию не оставалось ничего другого, как нажать на русских с другой стороны.
VIII
Отдача в руки врага Перемышля, – крепости, с овладением которой еще совсем недавно связывались надежды на перелом в ходе войны, – произвела удручающее впечатление на русское общество. 5 июня Пуанкаре, получив телеграмму от французского представителя при русской Ставке генерала де Лагиша, сделал запись в дневнике о настроениях в России: «…Страна чувствует себя униженной и разочарованной».
Оставить такое знаковое событие без объяснений было невозможно. 6 июня «Голос Москвы» отметил: «Нам предстоит трудная задача объяснить оставление нами Перемышля». В тот же день «Речь» поместила заявление уполномоченного Красного Креста Д.Д. Данчича, вернувшегося с Юго-Западного фронта: «Занятый нами Перемышль представлял собой такой же невооруженный город, как и Ярослав, как и Саноке. То, что его нельзя защищать, там для всех было аксиомой. И когда из всего нашего фронта он выперся углом на 25—30 верст вперед, то и решили его очистить. Никакой осады не было. Задержали очищение Перемышля только для того, чтобы вывезти все имевшиеся там весьма значительные запасы. И действительно вывезли все до последней мелочи». Это была чистая правда, которая, однако, уже никого не интересовала. Накопившиеся в народе усталость, злоба и разочарование требовали выхода. Многочисленные газетные публикации, проникнутые ненавистью к пресловутому «засилью немцев» внутри России, только подливали масла в огонь. Провокационное поведение прессы было очевидно всем. Так, петроградский градоначальник князь Александр Николаевич Оболенский писал одному своему адресату: «Вообще газеты все сволочь…».
Впрочем, в Петрограде действовало военное положение, пока еще надежно препятствовавшее возникновению массовых беспорядков. Поэтому полыхнуло в Москве.
Немецкая колония в первопрестольной насчитывала перед войной более семи с половиной тысяч человек. По большей части это были подданные Российской империи; помимо них в городе жили многочисленные представители деловых кругов Германии и Австро-Венгрии (австрийские «немцы» на
