Последняя война Российской империи - Сергей Эдуардович Цветков
Дни стояли ясные, солнечные и теплые, однако ночи были холодные, с частыми заморозками. Немецкие офицеры доносили о «бодрящем влиянии весенней погоды на войска во время переходов их от станций выгрузки до фронта».
Горлицкому прорыву предшествовали демонстрации на русско-германском фронте. Атака 10-й немецкой армии у Сувалок имела тактический успех. А вот газовая атака 9-й армии, произведенная 2-го мая, не удалась. «Ветер был благоприятный, – замечает Людендорф, – но применение войск было неправильным. Газ подействовал, как надо, но войска предполагали, что у противника должна прекратиться всякая жизнь. Так как противник местами продолжал постреливать, а наша артиллерия как будто не открыла планомерного огня, то и пехота не перешла в атаку. Она сочла, что газ не подействовал. 9-й армии не везло с газами. Когда она позднее на том же участке повторила газовую атаку, уже не имея крупного тактического задания, то ветер вдруг переменился в обратную сторону, и мы понесли тяжелые потери отравленными газами. Войска вообще не любили газы. Подготовка длилась слишком долго, и выжидание благоприятного ветра в окопах с наполненными газом цилиндрами не улыбалось ни офицерам, ни солдатам».
Немцы повторили атаку в конце мая. На этот раз ею руководил сам Габер, выехавший на Восточный фронт, несмотря на то, что его жена, Клара Иммервар, химик, накануне покончила с собой выстрелом в сердце из револьвера, в знак протеста против работы мужа над совершенствованием применения ядовитых газов.
17—21 мая германцы установили в передовых окопах, напротив позиций 14-й Сибирской и 55-й пехотной дивизий, 12 000 газобаллонов. Атака была произведена в последний майский день. Результаты ее ужаснули самих немцев. Желто-зеленая волна шестиметровой высоты прокатилась по русским окопам. Больше тысячи солдат и офицеров погибли на месте и еще около 8 000 получили тяжелое отравление.
Но в целом положение Северо-Западного фронта оставалось твердым. Германские демонстрации не вызвали значительного перемещения русских войск.
Тем не менее, Ставка не сумела вовремя разгадать замыслы противника и укрепить слабый участок. Русские позиции у Горлице были довольно примитивны. Устроенные на открытой местности, без маскировки, они не имели никаких ходов сообщений. Вместо колючей проволоки, в которой русская армия в это время испытывала большую нужду, подступы к окопам приходилось опутывать гладкой. И хотя русские позиции разделяло с германскими значительное расстояние (от 800 м до 1,5 км), немецкие войска сумели до начала наступления почти вплотную придвинуться к передовой линии неприятеля.
На рассвете 2 мая русские окопы накрыл ураганный артиллерийский огонь. Артиллерийская «фаланга» Макензена работала на полную мощь, безоглядно расходуя отпущенный ей миллион снарядов. Однако артподготовка не достигла цели – огневые точки обороны полностью подавить не удалось. Когда немецкая пехота поднялась в атаку, русские пулеметы быстро вынудили ее залечь. Лишь на редких направлениях ценою громадных потерь немцам удалось ворваться в передовые окопы. Русские отвечали отчаянными контратаками. Вместо безудержного прорыва германские дивизии вынуждены были продвигаться вперед с осторожной оглядкой, обильно поливая кровью каждую пядь земли. На овладение тремя линиями русской обороны у Макензена ушло три дня.
Корпуса Радко-Дмитриева, стоявшие на Горлицком направлении, можно было спасти, немедленно отведя их назад. К несчастью, ни в Ставке, ни в штабе Юго-Западного фронта все еще не понимали, какой чудовищной мощи удар обрушился на 3-ю армию. Радко-Дмитриеву было предписано «ни в коем случае» не отступать за Сан, но присланный ему на помощь IX армейский корпус уже не мог поправить дело.
Сбитые со своих укрепленных позиций русские войска стали легкой добычей германской артиллерии. Генерал Николай Николаевич Головин[105] уподоблял армию Макензена громадному зверю, который «подползал своими передовыми частями к нашим окопам, но лишь настолько, чтобы приковать к себе наше внимание и в то же время быть готовым немедленно же после очищения окопов занять их. Затем этот зверь-гигант подтягивал свой хвост – тяжелую артиллерию. Последняя становилась в районы, малодоступные для нашей легкой артиллерии, часто даже вне достижимости ее выстрелов, и с немецкой методичностью начинала барабанить по нашим окопам. Она молотила по ним до тех пор, пока они не были сровнены с землей и защитники их перебиты. После этого зверь осторожно вытягивал свои лапы – пехотные части – и занимал наши окопы; в это время тяжелая артиллерия держала под жестоким огнем расположение наших батарей и наш тыл, а выдвинувшаяся немецкая легкая артиллерия и пулеметы охраняли выдвигающуюся пехоту от наших контратак. В последнем случае потери атакующего выпадали на нашу долю – немцы же отсиживались в воронках изрытой снарядами местности и расстреливали нас в упор. Закрепившись на захваченной у нас позиции, зверь опять подтягивал свой хвост, и германская тяжелая артиллерия с прежней методичностью начинала молотить по нашей новой позиции».
Деморализующее воздействие работы тяжелой артиллерии было велико. Один из русских офицеров предупреждал: «Если даже еще до артиллерийской подготовки, как и во время самой подготовки, будет обнаружено накапливание противника перед участком обороны, а равно в тех случаях, когда противник переносит огонь в глубину, не следует усиливать гарнизон первой линии. Это ничего не дает, кроме напрасных потерь. Даже наоборот, деморализованная масса действует более заразительно, когда, ошеломленная огнем, она бросается назад или, что еще хуже, подняв руки вверх и прикрепив белые платки к штыкам, бросается к противнику. Деморализация в таких случаях доходит до такой степени, что сдающийся, потеряв всякую моральную устойчивость, выполняет малейшее приказание врага, иногда даже по его указанию открывает огонь по своим. Надорванная психология этих бойцов такова, что тысячи спокойно конвоируются десятком вооруженных, несущих свою службу совершенно небрежно. Так сопровождается стадо баранов, в каковое фактически и обращается эта толпа»[106].
Как назло, именно в это время ухудшение снабжения боеприпасами в русской армии приобрело характер катастрофы. Отсутствие снарядов делало русские войска совершенно беспомощными перед убийственным огнем неприятеля. Граду снарядов германского «барабанного» огня артиллерия 3-й армии могла противопоставить всего 5—10 выстрелов на легкую пушку в день.
Немецкий «зверь» вырвал из тела русской армии окровавленный клок мяса. Разбитые в неравном бою войска Радко Дмитриева покатилась назад. «Наши полки, – вспоминал Деникин, – совершенно истощенные, отбивали штыками одну атаку за другой. Кровь текла непрерывно, ряды становились все реже и реже». Геройская 48-я «Стальная» дивизия Лавра Георгиевича Корнилова (7000 штыков) была окружена впятеро превосходящими силами противника. Прорваться к своим смогли только 191-й Ларго-Кагульский полк и один батальон 190-го Очаковского полка, которые вынесли из окружения все знамена дивизии. Оставшиеся в живых три с половиной тысячи солдат и офицеров, после
