Последняя война Российской империи - Сергей Эдуардович Цветков
Над крепостью нависли тучи дыма и пыли, которые проникали в казематы и затрудняли дыхание людей».
Со стороны Осовец казался попавшим в эпицентр извержения вулкана. Военный корреспондент майор Спалек в польском журнале «Сапер и инженер войсковой» описывает бомбардировку крепости в таких выражениях: «Страшен был вид крепости, вся крепость была окутана дымом, сквозь который то в одном, то в другом месте вырывались огромные огненные языки от взрыва снарядов; столбы земли, воды и целые деревья летели вверх; земля дрожала, и казалось, что ничто не может выдержать такого ураганного огня. Впечатление было таково, что ни один человек не выйдет целым из этого урагана огня и железа».
Положение гарнизона грозило стать критическим, когда 28 февраля заговорили «Большие Берты». К счастью, эти стальные чудовища успели сделать всего 30 выстрелов, из которых только 8 попали в цель. Немцев подвела в общем-то несвойственная им небрежность. Орудия были поставлены слишком близко к русским батареям и весьма небрежно замаскированы. Германское командование ошибочно посчитало, что «Берты» находятся вне досягаемости огня крепостной артиллерии. Однако русская воздушная разведка обнаружила их местонахождение, после чего две 15-см пушки Кане несколькими залпами накрыли германскую батарею, повредив две из четырех гаубиц и подорвав склад боеприпасов. Потрясенные этим обстоятельством немцы убрали «Большие Берты» с позиций и больше не возобновляли стрельбу из них.
Вследствие этого причиненный крепости ущерб был в целом невелик: немцам не удалось даже вывести из строя броневую батарею, хотя в ее районе было обнаружено около двух тысяч воронок. Разрушенные укрепления за ночь почти полностью восстанавливались.
Гарнизон Осовца скоро привык к реву и к взрывам снарядов мощной артиллерии противника. «Пущай постреляет, по крайней мере выспимся», – говорили солдаты, измученные предшествующими боями на передовых позициях и оборонительными работами в крепости.
2 марта комендант Осовецкой крепости генерал Николай Александрович Бржозовский со спокойным сердцем сообщил в штаб 12-й армии, что «гарнизон вполне сохранил обороноспособность», в связи с чем нет необходимости «приносить лишние жертвы для ускоренного освобождения крепости от осаждающего ее неприятеля». Действительно, убедившись в безрезультатности своих усилий, немцы в начальных числах марта прекратили бомбардировку и в дальнейшем ограничились редкой стрельбой по батареям и тылам крепости.
Героическая оборона Прасныша и Осовца позволила войскам Северо-Западного фронта выиграть время для перегруппировки сил и подтянуть резервы. В первых числах марта три русские армии (1-я, 10-я и 12-я) перешли в контрнаступление. Накануне противник был выбит из Прасныша. Готовность, с которой немецкие солдаты сдавались в плен, поражала воображение. «Все дороги, ведущие от Прасныша, были заполнены отрядами конвоируемых пленных», – сообщал корреспондент «Русских Ведомостей» Валерий Яковлевич Брюсов.
Русские войска вновь ступили на землю Восточной Пруссии. Однако дальнейшее наступление застопорилось. Немцы отошли на старые, хорошо подготовленные позиции. Штурм германских траншей, защищенных рядами колючей проволоки, обернулся для русской армии трагедией. Участник тех боев, штабс-капитан 13-го Лейб-Гренадерского полка Константин Сергеевич Попов спустя годы с горечью писал: «Я до сих пор не могу понять, как можно взять позицию, обнесенную проволочным заграждением, защищаемую недеморализованными частями противника, обладающего превосходной артиллерией, снабженной неограниченным количеством снарядов… Наступать приходилось по местности совершенно открытой, с подъемом в сторону немецких окопов, земля была мерзлая, и цепи, залегая от невыносимого огня, не могли окопаться и поголовно расстреливались. Немцы даже делали еще лучше. Когда атакующие подходили к совершенно целому проволочному заграждению, приказывали бросить винтовки, что волей-неволей приходилось выполнять, и тогда их по одному пропускали в окопы в качестве пленных. Потери в эти дни были колоссальны…»
Вести бои приходилось в ужасающих погодных условиях. «Три дня ваши части поднимались, расстреливались, ложились и мерзли, – пишет Попов. – В полдень верхний слой земли оттаивал и превращался в грязь. Гренадеры пользовались случаем, руками сгребали оттаивавшую грязь и устраивали род закрытия. К вечеру замерзала грязь, а вместе с тем замерзали и мокрые шинели, обращаясь в грязную кору. Винтовки стрелять не могли, ибо облепившая их со всех сторон грязь замерзала, и винтовки обращались в дубины».
Затем грянула распутица, дороги раскисли, практически парализовав снабжение армий. 14 марта Ставка распорядилась перейти к обороне на всем Северо-Западном фронте. Силы немцев тоже были на исходе, и к концу месяца активные боевые действия мало-помалу заглохли. Наступили пасхальные дни. В этом году православная Пасха совпала по календарю с Пасхой у немцев (22 марта). «В течение трех дней, – вспоминал очевидец барон Сергей Александрович Торнау, – ни одна из сторон не выпустила ни одного выстрела. Немцы толпами, без оружия, выходили из окопов, гуляли вдоль них».
Итог зимней кампании 1915 года был совсем не таким, каким он рисовался Гинденбургу и Людендорфу перед ее началом. Тактический успех германских войск был несомненен. Восточная Пруссия более не подвергалась опасности русского вторжения. Немцам удалось нанести огромные потери живой силе противника: общий урон русских армий за все время ведения боев простирался до 200 000 человек (70 000 из них составляли пленные). Однако стратегические цели, поставленные перед армиями Эйхгорна и Белова, не были достигнуты. 10-я русская армия избежала разгрома, а Северо-Западный фронт в целом оказался непроницаемым для германских корпусов. И главное, в Августовских лесах и под русскими крепостями был безнадежно растрачен стратегический резерв Германии, которым так гордился Фалькенгайн. Общий урон в 8-й и 10-й германских армиях составил 80 000 человек; количество пленных – 16 000 – впервые превзошло количество сдавшихся немецких солдат в битве на Марне (14 000).
IV
«Пленные австрийские офицеры, – пишет генерал Брусилов, – смеясь, рассказывали в нашем разведывательном отделении штаба, что они войну в Карпатах называют Gummikrieg (резиновая война)… Действительно, нам приходилось то углубляться в Карпаты, то несколько отходить, и движения наши могли быть названы резиновой войной».
Зимняя кампания 1915 года в Карпатах открылась в конце января, недели на три раньше, чем в Мазурии. Австрийцы, желая во что бы то ни стало освободить Перемышль, бросили на этот участок все силы, которые только могли собрать. Но их планы рухнули почти сразу же, несмотря на поддержку немецких дивизий. В тяжелейших боях в заснеженных карпатских перевалах австрийские войска лишились последних обученных резервов. Армии Брусилова и Радко Дмитриева отбили австро-германский удар и сами перешли в наступление. После этого участь Перемышля была решена. Начальник штаба X австрийского корпуса генерал фон Краловиц сообщал, что «люди уже разбиты наголову и беззащитны… Каждый день сотни человек замерзают насмерть; раненые, не способные самостоятельно передвигаться, остаются умирать… нет никаких способов бороться с апатией и безразличием, которая охватывает всех».
Вторая осада Перемышля проходила в весьма тяжелых условиях. Перебросить под его стены тяжелую осадную артиллерию
