Последняя война Российской империи - Сергей Эдуардович Цветков
Но на противоположном фланге III Сибирский корпус генерала Евгения Александровича Радкевича на леденящем ветру, заносившем снегом стволы орудий и замораживавшем воду в пулеметах, целую неделю стоял насмерть у города Лыка, отражая натиск втрое превосходящих сил врага. Стойкость сибиряков Людендорф нашел «прекрасной». Днем 14 февраля, когда сибирские стрелки оставили полуразрушенный город, в него торжественно въехал кайзер Вильгельм II, совершавший инспекционный объезд Восточного фронта[96], и на базарной площади, среди дымящихся развалин, принял парад своих войск.
Единственное средство спасения для армии Сиверса заключалось в немедленном отступлении, на котором и настаивал начальник штаба генерал Алексей Павлович Будберг. Вместо этого командующий 10-й армии, боясь потерять обозы, целых три дня приказывал войскам удерживать позиции, а генерал Рузский, считавший, что немцы затеяли демонстративную атаку небольшими силами, даже требовал от растерянного Сиверса перейти в контрнаступление. К счастью, героические действия сибиряков спасли 10-ю армию от полного разгрома, позволив большинству корпусов выскользнуть из приготовленного немцами «мешка». Отступавшие русские части применяли тактику «выжженной земли», и германские командиры могли проследить пути их отхода по горящим деревням и постройкам.
Позже всех получил разрешение выйти из боя генерал Павел Ильич Булгаков[97]. Когда подчиненный ему ХХ корпус (40 000 штыков) 14 февраля снялся с позиций, в тылу у него уже безраздельно хозяйничали армии фон Эйхгорна и фон Белова. Немцы «надвигались смело, до дерзости… до наглости», – так характеризует маневры германских войск Михаил Павлович Каменский, в то время полковник Генерального штаба.
Германская тактическая наглость оправдывалась тем, что русское командование практически не предпринимало попыток ее наказать. Генерал Сиверс, подобно многим другим военачальникам, обладал специфическим «военным» мужеством, которое, по выражению Артура Арну[98] «состоит в том, чтобы не наклонять головы, когда пули свищут возле ушей; но это мужество кончается, когда в некоторой стене пробоина достигла известного числа квадратных сантиметров». Укрывшись в Гродненской крепости, командующий 10-й армией ограничил свою помощь ХХ корпусу наспех организованной вылазкой, которая была отбита. После этого он, не решившись на повторную атаку, принялся забрасывать штаб Северо-Западного фронта мольбами о переброске всех возможных сил для помощи его окруженным дивизиям.
Таким образом, ХХ корпус, брошенный соседями и командованием на произвол судьбы, погиб буквально под стенами собственной крепости, где он намеревался укрыться от преследования.
Видимо, из-за полной безнаказанности своих рискованных обходных маневров германское командование прониклось уверенностью, что в кольце оказалась вся 10-я русская армия. На самом деле ХХ корпус к моменту его полного окружения неприятелем был всего лишь арьергардом отступавших русских войск. Четыре дивизии генерала Булгакова (27-я, 28-я, 29-я и 53-я) не только отвели, но и приняли на себя мощнейший удар, предназначавшийся всей 10-й армии.
Целую неделю продолжался крестный путь ХХ корпуса в безуспешных попытках вырваться из «мешка» – без горячей пищи, без медикаментов, с тающими на глазах боезапасами. Внезапная оттепель, пришедшая на смену недавним морозам, превратила проселочные дороги в сплошные болота. Но даже в таких условиях окруженным войскам удавалось проделывать переходы по 40 километров в день. Капитан А.А. Успенский вспоминал: «Голод, изнурение от бессонницы, усталость отнимали последние силы у офицеров и солдат. Прямо не верится, но многие из нас на ходу спали… При малейшей остановке почти все валились на снег и засыпали нервным сном, вскакивая и иногда спросонок безумно крича… В глазах стоял туман, в голове кошмар…». Время от времени измотанные русские полки еще задавали немцам жару, захватывая тысячи пленных[99] и десятки орудий. Но их силы иссякали с каждым днем.
Агония корпуса генерала Булгакова наступила 21 февраля в августовских лесах – большом лесном массиве, тянущемся на восток от Августова. Немцы с остервенением лезли на поредевшие русские колонны буквально со всех сторон. К этому времени все патроны в частях ХХ корпуса были расстреляны. Войска получили приказ атаковать противника в штыки, молча, без криков «ура». Батареи, предоставленные самим себе, дорогой ценой продавали свою жизнь. Их картечный огонь косил накатывавшие волны германской пехоты; немногих храбрецов, все-таки добегавших до русских позиций, приходилось расстреливать в упор. Некоторые орудия взрывались от перегрева. Наконец, наступил момент, когда и русские пушки замолкли навек…
В диких дебрях литовских чащоб, вдали от взоров высокого начальства и фронтовых корреспондентов последние полки доблестного ХХ корпуса показали торжествующую силу духа, достойную Старой гвардии при Ватерлоо. Несмотря на то, что бой уже обратился в бойню практически безоружных людей, русские солдаты и офицеры умирали, но не сдавались. «Под огнем 30 германских батарей, в котле смерти не видно было ни поднятых рук с мольбой о пощаде, не реяния белых платков с выражением согласия на позорную капитуляцию», – свидетельствует Каменский, – «знамена закапывали или уносили с собою на груди полотнища, сорванные с древков»[100]. У деревни Старожинцы 115-й Вяземский полк на штыках овладел окопами, занятыми частями 2-й германской пехотной дивизии. Окопы несколько раз переходили из рук в руки, пока полк окончательно не растаял в пулеметном огне. Рядом с вяземцами лег костьми славный 116-й Малоярославский полк, который, истекая кровью, удерживал позиции на безымянной высоте под перекрестным огнем противника. Когда немцы ворвались в окоп, занятый одним из двух полковых батальонов, там оставались лишь убитые и изувеченные. В ответ на команду раненого капитана Надеждина: «Часто начинай», раздалось последние два выстрела… От другого батальона малоярославцев к концу боя осталось в живых три-четыре десятка человек во главе с командиром полковником Константином Александровичем Вицнудой. Окруженные со всех сторон, они отказались сдаться, и все до последнего были переколоты.
Геройские полки 27-й дивизии нашли свою смерть в бешеной атаке на германские батареи возле фольварка Млынек. Об их подвиге мы знаем со слов очевидца, германского военного корреспондента доктора Стефана Штейнера:
«…Сомкнутые русские ряды вышли из опушки, наступая беглым шагом… Тогда затрещали германские пулеметы и осыпали их своими пулями. Гаубицы и пушки стреляли на 800, затем на 600 и, наконец, даже на 450 метров по густым толпам, которые одною волною за другою двигались вперед из леса. Не нужно было большого бинокля для наблюдения за результатами огня.
Вся эта бойня, которая вряд ли имеет себе подобную во всемирной истории, разыгралась в каких-нибудь 200 метрах от нас. Простым глазом можно было видеть, как целые толпы людей оставались лежать, как батальон за батальоном были скошены огнем пулеметов или от беглого огня полевой артиллерии. Все снова
