Последняя война Российской империи - Сергей Эдуардович Цветков
II
С наступлением зимы германское и англо-французское командование должно было признать очевидную истину: на Западном фронте военное искусство зашло в глухой тупик. От северных склонов Альп и до Ла-Манша протянулась сплошная линия траншей, опутанных колючей проволокой. Засевшие в них миллионные армии, по словам Черчилля, «обменивались свирепыми взглядами без всякого представления о том, что делать дальше». Впервые за всю историю войн театр военных действий как бы лишился флангов, и у противоборствующих войск не осталось ни малейшей возможности для маневра. Знания и опыт лучших военачальников не могли предложить никакого другого способа ведения военных действий, кроме фронтальной атаки, связанной со страшными потерями. В военном планировании возобладала тактика «откусывания» у врага небольших территорий.
После провала «плана Шлиффена» и окончательного перехода на западе к позиционной войне перед германским Генеральным штабом встал вопрос о дальнейшем распределении военных усилий и средств между Западным и Восточным фронтами. Зимой 1915—1915 годов в Германии были сформированы четыре свежих корпуса (9 пехотных дивизий), и надо было решать, куда их направить. Фалькенгайн все еще надеялся прорвать англо-французские позиции под Ипром. Но «восточная партия» во главе с Гинденбургом и Людендорфом связывала успешное окончание войны с уничтожением русской армии. Сходным образом думал и главнокомандующий австрийскими войсками Конрад фон Гётцендорф, который 27 декабря 1914 года телеграфировал Фалькенгайну: «Полный успех на Восточном театре является решающим условием для улучшения общей ситуации. Быстрое принятие решения и его немедленное исполнение необходимы для предотвращения выступления нейтралов (Италии и Румынии. – С. Ц.)…».
Под давлением «восточной партии» Фалькенгайн скрепя сердце санкционировал большое наступление на востоке. «Опыт Наполеона, – пишет он в мемуарах, – не вызывал на подражание его примеру… В действительности только одно соображение реально оправдывало новое решение, а именно: убеждение, что иначе Австро-Венгрия в короткий срок рухнет, придавленная гнетом войны». Германское командование прекрасно видело, что австрийцы «уже не являлись полноценным боевым инструментом» (Людендорф).
Тяжелое положение австро-венгерских войск побудило Фалькенгайна подпереть Карпатский фронт германскими формированиями. Девять германских дивизий образовали южно-германскую армию под командой генерала Александра фон Линзингена. В 20-х числах января весь Карпатский фронт должен был перейти в наступление для разгрома 8-й русской армии генерала Брусилова.
Одновременно в распоряжение Гинденбурга были предоставлены четыре корпуса общего резерва, «лучшие, какими когда-либо располагала Германия», по словам Фалькенгайна. Они составили новую 10-ю армию под командованием генерала Германа фон Эйхгорна. Получив подкрепления, Гинденбург и Людендорф приступили к планированию грандиозной операции в Восточной Пруссии против 10-й армии генерала Фаддея Васильевича Сиверса. Расположение ее было крайне неудачным. К концу января подчиненные Сиверсу войска растянулись тонкой линией между Мазурскими озерами и Неманом; основные русские силы сосредоточились в центре, фланги были едва прикрыты, резервных формирований не было вовсе. Армия Сиверса просто напрашивалась на классические «Канны», полгода назад уже с успехом осуществленные немцами под Танненбергом. План германского наступления был разработан с учетом этого обстоятельства. Две немецкие армии – 10-я фон Эйхгорна и 8-я фон Отто фон Белова – должны были совершить широкий охват русских флангов и замкнуть «клещи» в районе Августова, в глубоком тылу у русских корпусов. Для проведения операции по окружению армии Сиверса немцы создали на этом участке фронта двойное превосходство в живой силе: 250 000 штыков против 126 000; соотношение артиллерийских орудий было 9:1. Более далекой целью германской стратегии были коммуникации варшавско-висленской группировки Северо-Западного фронта.
Масштабная перегруппировка германских войск осталась незамеченной для русского командования. В Ставке не имели свежих идей. Великий князь Николай Николаевич в феврале 1915 года признавался: «К сожалению, мы в настоящее время ни по средствам, ни по состоянию наших армий не можем предпринять решительного общего контрманевра, которым мы могли бы перехватить инициативу из рук противника… Единственным способом действия, подсказываемого обстановкой, является… (частые) контрманевры… по выбору главнокомандующих фронтами, остановить противника в развитии им наступательных действий и нанести ему хотя бы частичное поражение».
Накануне сражения над Мазурскими озерами несколько дней бушевала снежная буря. Дороги скрылись под сугробами вышиною в метр, поезда не ходили, обозы застряли на полпути. Пушки и подводы приходилось ставить на полозья.
Решительному удару Эйхгорна и фон Белова в Мазурии предшествовала демонстрационная атака генерала Макензена на реке Равке, предпринятая для того, чтобы сковать главные силы Северо-Западного фронта. Немцы овладели поместьем Воля Шидловская, представлявшим собой естественный форт, причем вновь применили снаряды, начиненные ксилилбромидом – слезоточивым газом, действие которого, впрочем, было нейтрализовано крепким морозом.
Отвлекающий маневр 9-й германской армии вполне удался. Русское командование серьезно испугалось за судьбу Варшавы. Переоценив значение Воли Шидловской и сил противника, главнокомандующий Северо-Западным фронтом генерал Рузский предписал частям 1-й и 2-й русских армий во что бы то ни стало вернуть потерянные позиции. Последовал ряд фронтальных контратак против прекрасно вооруженных германских войск. «На скованной морозом земле, – вспоминал генерал Гурко, – было почти невозможно хоть как-то укрыться от огня немецких пулеметов». Русская артиллерия большей частью молчала, подавленная не огнем противника, а низкой нормой расходования снарядов.
Русская медслужба захлебнулась в потоке раненых, поступавших с фронта. Люди были потрясены бессмысленностью приносимых жертв. София Бочаровская, 20-летняя сестра милосердия, слышала от них следующие рассказы. Один говорил: «Сестра, у меня до сих пор стоит перед глазами поле боя. Никакой защиты, ни единого деревца; мы были вынуждены пересечь это открытое, ровное место, и там было невесть сколько немецких пулеметов». Другой: «Моих солдат посылали прямо на это открытое место, без штыков – о чем они думали?» Третий: «Каждый день окопы наполнялись новыми солдатами, и каждый день, к вечеру, от них оставалась лишь горстка». Четвертый: «Мы не умеем применять гранаты, как делают немцы; мы умеем только гробить людей».
После четырехдневных боев Волю Шидловскую удалось отбить, но этот ничего не значащий успех стоил русской армии 40 000 убитых и раненых.
7 февраля Гинденбург приказал Эйхгорну и Белову начать наступательную операцию в Мазурии.
Позиции, занимаемые армией Сиверса, шли преимущественно по открытым, низменным местам, хорошо простреливаемым со стороны неприятеля. Брустверы русских окопов, возведенные из рыхлой болотистой почвы, пробивались насквозь. Войска, защищавшие эту ненадежную 160-километровую линию обороны, были сильно ослаблены потерями, в дивизиях не хватало до 50—60% личного состава. Половина бойцов пополнения не имела оружия. Снабжение армии практически не работало.
В первый день сражения небо заволокли свинцовые тучи; на земле бушевала вьюга. Атакующие немецкие части вынырнули перед русскими позициями из снежной пелены, как черт из табакерки. На правом русском фланге германское наступление развивалось стремительно. Стоявший здесь III корпус генерала Николая Алексеевича Епанчина был сметен
