Песня жаворонка - Уилла Кэсер
— Я думаю, ты могла бы чуточку больше уважать положение отца, — начала Анна, как только они остались одни.
Тея покосилась на нее:
— И что же такого я сделала отцу?
— В воскресной школе все только и говорили о том, что ты ходила к мексиканцам и пела с ними всю ночь, в то время как для церкви ты петь не хочешь. Кто-то тебя слышал и разболтал по всему городу. Конечно, нас всех за это винят.
— И что же позорного в пении? — спросила Тея с провокационным зевком.
— Надо сказать, что ты умеешь выбрать себе компанию! У тебя всегда была эта черта, Тея. Мы все надеялись, что поездка тебя облагородит. Конечно, это вредит отцу, когда ты едва вежлива с приличными людьми города и якшаешься с хулиганами.
— Ах, так ты возражаешь против моего пения с мексиканцами? — Тея поставила поднос, полный посуды. — Что ж, мне нравится петь там, а здесь — нет. Я готова петь для них в любой момент, когда они попросят. Они кое-что понимают в моем деле. Они талантливый народ.
— Талантливый! — Анна произнесла это слово так, словно выпустила струю пара. — Полагаю, ты считаешь умным приехать домой и бросить это в лицо своей семье!
Тея снова взяла со стола поднос. Она уже побелела, как воскресная скатерть.
— Что ж, — ответила она холодным ровным тоном, — рано или поздно мне придется бросить им это в лицо. Это лишь вопрос времени и с тем же успехом может случиться сейчас.
Она, ничего не видя перед собой, ринулась с подносом на кухню.
Тилли, которая всегда прислушивалась и присматривалась к тому, что происходит вокруг Теи, и всячески прикрывала ее, перехватила поднос, украдкой бросив испуганный взгляд на каменное лицо племянницы. Тея медленно поднялась по черной лестнице к себе на чердак. Ноги казались тяжелыми, как свинец, а внутри словно все затвердело и застыло. Закрыв дверь и запершись на замок, Тея села на краешек кровати. Здесь всегда было ее убежище, но теперь в доме царила враждебность, от которой дверь не могла защитить. Нынешнее лето станет последним в этой комнате. Ее предназначение исполнено; ее время прошло. Тея встала и коснулась низкого потолка. По щекам скатились две слезы, словно от медленно тающего льда. Она не готова покинуть свою ракушку. Ее извлекли оттуда слишком рано. Ей больше нигде не будет так хорошо думаться. Она не сможет так хорошо спать и видеть такие сны ни в какой другой постели; даже прошлой ночью ей снилось такое сладостное, что дух захватывало… Тея спрятала лицо в подушку. Куда бы она ни отправилась, она хотела бы взять эту детскую кроватку с собой. Уйдя отсюда навсегда, она оставит то, что уже никогда не сможет вернуть: воспоминания о приятном волнении души, о счастливых приключениях ума, о теплом сне в морозные зимние ночи и радостных пробуждениях летним утром. А некоторые сны, может, и вовсе иссякнут вне маленькой утренней пещерки, обращенной к солнцу, где приходили с такой силой, где торжествовали в Тее!
Комната раскалилась, как духовка. Солнце яростно било по пластинам кровли с той стороны дощатого потолка. Тея разделась и, прежде чем броситься на кровать в одной сорочке, долго хмурилась на себя в зеркало. Да, ей и неизвестному существу придется сражаться бок о бок. То, что смотрит на нее из ее собственных глаз, — единственный друг, на которого она может рассчитывать. О, эти люди еще пожалеют! Рано или поздно они захотят помириться с ней. Ни за что! У нее нет маленьких тщеславий, только одно большое, и она никогда не простит.
Мать хорошая, но мать — часть семьи, а Тея — нет. По сути, мать должна быть на обеих сторонах. Тее казалось, что ее предали. Втайне от нее нарушили перемирие. Она никогда не питала особой индивидуальной привязанности ни к кому из братьев, кроме Тора, но и не была нелояльной, никогда не презирала никого из домашних и не держала зла. В детстве она всегда дружила с Гуннаром и Акселем, когда у нее было время поиграть. Даже до того, как у нее появилась своя комната, когда они все спали вместе, как медвежата, и одевались вместе, и вместе завтракали на кухне, Тея жила своей собственной увлекательной жизнью, но хранила верность медвежонка другим медвежатам. Она считала братьев хорошими мальчиками и следила, чтобы они учили уроки. Однажды она подралась с хулиганом, который травил Акселя в школе. Она никогда не смеялась над Анниными завивками, укладками и прочими ритуалами красоты.
Тея всегда считала само собой разумеющимся, что сестра и братья признают ее особые способности и гордятся ею. Она горько подумала: «Я польстила им, поверив, что, хоть у них и нет особых дарований, они моей породы, а не мунстоунской». Теперь они все выросли и стали личностями. Они столкнулись друг с другом как личности, и Тея увидела, что Анна, Гас и Чарли — из тех, кого она всегда считала своими природными врагами. Их амбиции и свято хранимые приличия ничего не значат для нее. Она не удосужилась поздравить Чарли с переводом, очевидно весьма почетным, из бакалейного отдела магазина Коммингса в галантерейный отдел. Мать упрекнула ее за это упущение. И откуда Тее было знать, что Анна ждет, чтобы ее поддразнивали, потому что Берт Райс теперь приходит и каждый вечер сидит с ней в гамаке? Нет, все достаточно ясно. Что бы Тея ни свершила в мире, домашние не сочтут это важным, и ничто из их достижений не покажется важным ей.
Тея лежала, напряженно размышляя, весь душный день. Один раз Тилли что-то прошелестела за дверью, но Тея не ответила. Она лежала на кровати, пока не прозвонил второй церковный колокол и вся семья не прошла колонной по тротуару на противоположной стороне улицы. Возглавляли колонну Анна и отец. Судя по всему, Анна усвоила очень книжное отношение к отцу: покровительственное и снисходительное, как показалось Тее. Старших сыновей не было в семейной группе. Теперь они ходили в церковь под ручку со своими девушками. Тилли осталась дома готовить ужин. Тея встала,
" alt="Уилла Кэсер - Моя Антония">
