Песня жаворонка - Уилла Кэсер
— Señorita, — задыхаясь, произнес он, — если вы так споете хоть раз в Мехико, там прямо сойдут с ума. В Мехико не сидят как пни, когда такое слышат, ну уж нет! Когда им что-то нравится, они прямо отдают вам весь город.
Тея рассмеялась. Она тоже была взволнована:
— Думаешь, Джонни? Давай, спой что-нибудь со мной. El Parreño, я давно его не пела.
Джонни рассмеялся и обнял гитару.
— Ты его не забыть? — Он начал пощипывать струны.
— Давай!
Он откинул голову и начал:
Anoche-e-e…
Anoche me confesse
Con un padre carmelite,
Y me dió penitencia
Que besaras tu boquita[99].
У Джонни были почти все мыслимые недостатки тенора. Голос тонкий, неустойчивый, хриплый на средних тонах. Но это был, несомненно, голос, и иногда Джонни удавалось извлечь из него нечто весьма благозвучное. Конечно, петь ему было в радость. Он лежал, приподнявшись на локте, и Тея то и дело поглядывала на него. Глаза Джонни казались вдвое больше обычного, и в них горели огоньки, похожие на те, что лунный свет зажигает в черной бегущей воде. Тея вспомнила старые рассказы о его «чарах». Она никогда не видела его охваченного безумием, но после сегодняшнего вечера примерно представляла, на что это может быть похоже. Впервые она полностью поняла загадочное объяснение, которое миссис Тельямантес дала доктору Арчи давным-давно. Вдоль дорожки лежали все те же ракушки; Тея была уверена, что может указать ту самую. В небе висела та же луна, а у ее локтя, задыхаясь, стоял тот же Джонни — обманутый все теми же миражами! Когда они закончили, Фамос, баритон, что-то шепнул Джонни, и тот ответил:
— Конечно, мы спеть «Трубадура». У нас нет альта, но все девушки могут петь альтом и издавать звуки.
Женщины засмеялись. Мексиканские женщины из бедных слоев не поют так, как мужчины. Возможно, они слишком ленивы. Вечерами, когда мужчины поют до хрипоты на пороге дома или у костра рядом с ремонтным поездом, женщины обычно сидят и расчесывают волосы.
Пока Джонни жестикулировал, объясняя всем, что и как петь, Тея вытянула ногу и коснулась мыском туфли бездыханного тела Сильво.
— Ты не будешь петь, Сильво? — поддразнила она.
Мальчик перевернулся на бок и на миг приподнялся на локте.
— Не сегодня, señorita, — мягко взмолился он, — не сегодня!
Он снова опустился, подложив правую руку под голову. Неподвижная ладонь плоско лежала на песке. «Как это ему удается так сливаться с землей? — подумала Тея. — Хотела бы я знать. Смотрится очень эффектно». На другой стороне ущелья домик Колеров в саду спал темным пятном на белом лике пустыни. Окно на втором этаже было открыто, и Паулина долго слушала танцевальную музыку, прежде чем задремала. Она спала чутко, и, когда снова проснулась после полуночи, концерт Джонни был в самом разгаре. Она лежала неподвижно, пока могла, но в конце концов не выдержала. Разбудила Фрица, и оба подошли к окну и высунулись наружу. Так им было слышно отчетливо.
— Die Thea[100], — прошептала миссис Колер, — это может быть только она. Ach, wunderschön![101]
Фриц еще не проснулся полностью, в отличие от жены. Он хмыкнул и поскреб пол босой ногой. Они слушали мексиканскую песню на несколько голосов: тенор, затем сопрано, затем оба вместе; вступает баритон, неистовствует, затухает; тенор замирает в рыданиях, и сопрано заканчивает одна. Когда последняя нота сопрано затихла, Фриц кивнул жене:
— Ja. Schön[102].
На миг воцарилась тишина. Затем гитара яростно загремела, и несколько мужских голосов затянули секстет из «Лючии». Жидкий тенор Джонни старики знали хорошо, как и сильный бархатный баритон каменщика; остальные могли быть чьи угодно — просто мексиканские голоса. Затем в назначенный, острый момент сопрано, как струя фонтана, взмыло в свет. «Horch! Horch!»[103] — вместе прошептали старики. Как оно взлетело среди этих смуглых мужских голосов! Как оно играло в них, вокруг них и над ними, словно золотая рыбка резвилась среди ручейной мелюзги, словно желтая бабочка парила над роем темных.
— Ах, — шепнула миссис Колер, — милый, бедный — если б только он мог услышать ее сейчас!
XI
Миссис Кронборг велела не будить Тею в воскресенье утром, и та спала до полудня. Когда она спустилась вниз, семья как раз садилась обедать, отец семейства — на одном конце длинного стола, мать — на другом. Анна, неподвижная и торжественная в летнем шелковом платье, сидела по правую руку отца, а мальчики — по обе стороны стола. Между матерью и Тором оставалось место для Теи. Перед благословением трапезы повисло молчание, и Тея почуяла неладное. Когда она вошла, Анна и старшие братья опустили глаза. Мать бодро кивнула и после благословения, начав разливать кофе, обратилась к Тее:
— Похоже, на танцах было весело. Надеюсь, ты выспалась.
— Высшее общество, ничего не скажешь, — заметил Чарли, яростно шлепая ложкой картофельное пюре. Рот и брови Анны превратились в полумесяцы.
Тея посмотрела через стол на непреклонные лица старших братьев.
— И что плохого в мексиканцах? — спросила она, краснея. — Они никого не беспокоят, они добры к своим семьям, и у них хорошие манеры.
— Милые чистые люди, у них свой стиль. Тебе действительно нравятся такие, Тея, или ты только притворяешься? Вот что я хотел бы знать.
Гас смотрел на нее с болезненным вопросом в глазах. Но хотя бы смотрел на нее.
— Они не грязней белых и имеют полное право на свои обычаи. Конечно, они мне нравятся. Мне незачем притворяться.
— О вкусах не спорят, — едко заметил Чарли. — Тор, перестань крошить хлеб. Неужели ты до сих пор не научился есть?
— Дети, дети! — нервно сказал мистер Кронборг, отрываясь от разделки курицы. Он посмотрел на жену, от которой ожидал сохранения гармонии в семье.
— Все в порядке, Чарли. Оставь эту тему, — сказала миссис Кронборг. — Незачем портить воскресный обед расовыми предрассудками. Нас с Теей мексиканцы вполне устраивают. Они полезный народ. А теперь можете поговорить о чем-нибудь другом.
Однако разговор не клеился. Все старались есть как можно быстрее. Чарли и Гас сказали, что у них дела, и встали из-за стола, как только доели яблочный пирог. Анна сидела чопорно и
" alt="Уилла Кэсер - Моя Антония">
