Песня жаворонка - Уилла Кэсер
Вскоре Тея решила, что худший танцор здесь — она сама. Даже миссис Тельямантес при всей своей неподвижности плеч танцевала лучше. Музыканты не оставались на посту подолгу. Когда кому-нибудь из них хотелось потанцевать, он звал другого мальчика, передавал ему инструмент, надевал пиджак и спускался на пол. Джонни в просторной белой шелковой рубашке даже не надел пиджак.
До этого Тее разрешали ходить только на танцы, которые железнодорожники устраивали в клубе пожарных, и там все было совсем по-другому. Парни грубо шутили и считали очень остроумным двигаться нарочито неуклюже и врезаться друг в друга на танцполе. Кадрили выкликал страшным ревом распорядитель, который днем работал аукционистом округа.
А вот мексиканские танцы оказались мягкими и спокойными. Никто не кричал, разговаривали очень тихо, ритм музыки был плавным и увлекательным, мужчины — грациозными и учтивыми. Кое-кого из них Тея впервые видела не в рабочей одежде, испачканной смазкой из депо или глиной с кирпичного завода. Иногда, если музыка оказывалась популярной мексиканской вальсовой песней, танцоры напевали ее, не переставая двигаться. Среди собравшихся были три девочки младше двенадцати лет, в платьях для первого причастия: у одной в черных волосах, прямо над ухом, торчал оранжевый бархатец. Они танцевали с мужчинами и друг с другом. В низком, тускло освещенном зале царила атмосфера непринужденности и дружеского веселья, и Тея невольно задумалась: неужели среди мексиканцев не бывает зависти или соседских конфликтов, как у жителей Мунстоуна? Сегодня вечером здесь не чувствовалось никаких раздоров, лишь своеобразная естественная гармония в движениях, приветствиях, тихих разговорах, улыбках.
Рамас привел своих молодых кузенов, Сильно и Фелипе, и представил их. Это были красивые, улыбчивые юноши восемнадцати и двадцати лет, со светло-золотистой кожей, гладкими щеками, орлиными чертами лица и волнистыми черными волосами, как у Джонни. Они были одеты одинаково: в черные бархатные пиджаки, мягкие шелковые рубашки с опаловыми пуговицами и широкие драпирующиеся черные галстуки, продетые через золотые кольца. У братьев были очаровательные манеры и низкие голоса с тембром как у гитары. Они почти не знали английского, но мексиканский мальчик может сделать множество комплиментов даже с очень ограниченным словарным запасом. Мальчики Рамас сочли Тею ослепительно красивой. Они впервые видели скандинавскую девушку, и ее волосы и светлая кожа очаровали их. «Blanco y oro, semejante la Pascua!» («Белое и золотое, как Пасха!») — воскликнули они, обращаясь друг к другу. Сильво, младший, заявил, что теперь не может поехать в Юту; он и его контрабас уже достигли главного пункта назначения. Старший был хитрее: он спросил Мигеля Рамаса, не будет ли в Солт-Лейк-Сити «еще много таких девушек, может быть?» Сильво, услышав это, с презрением взглянул на брата. «Может, a Paraiso[95] много больше!» — парировал он. Когда мальчики не танцевали с Теей, то следили за ней глазами поверх причесок других партнерш. Это было нетрудно: одна светловолосая голова среди множества темных.
Тея не собиралась много танцевать, но мальчики Рамас танцевали так прекрасно, были так красивы и с таким обожанием глядели на Тею, что она уступила их мольбам. Если она пропускала танец и сидела в углу, мальчики садились с ней и рассказывали ей о семье, оставшейся дома, и о том, как однажды мать обыграла их фамилию. Rama по-испански означает ветвь, объяснили они. Однажды, когда они были маленькими, мать пошла в церковь помогать женщинам украшать ее к Пасхе и взяла сыновей с собой. Кто-то спросил ее, принесла ли она цветы, и она ответила, что принесла свои «рамас». Очевидно, это была любимая семейная история. Когда время подошло к полуночи, Джонни объявил, что все идут к нему домой, чтобы «поесть мороженого и послушать musica»[96]. Он начал гасить свет, а миссис Тельямантес повела всех через площадь к своему casa[97]. Братья Рамас сопровождали Тею, и, когда они вышли за дверь, Сильво воскликнул: «Hace frio!»[98] — и накинул ей на плечи свой бархатный пиджак.
Большинство танцоров последовало за миссис Тельямантес. Все уселись на гравий во дворике, пока хозяйка, Джонни и миссис Мигель Рамас подавали мороженое. Тея сидела на пиджаке Фелипе, так как пиджак Сильво уже был у нее на плечах. Юноши легли на сверкающий гравий рядом с ней, один справа, другой слева. Джонни уже называл их los acolitos, служками алтаря. Вокруг переговаривались тихо и лениво. Одна девушка играла на гитаре Джонни, другая слегка перебирала струны мандолины. Луна светила так ярко, что было видно каждый взгляд, улыбку и блеск зубов. Луноцветы над дверью миссис Тельямантес широко раскрылись и приобрели неземной оттенок. Сама луна в небе стала похожа на большой бледный цветок. Когда всё мороженое съели, Джонни подошел к Тее, держа гитару под мышкой, и старший из мальчиков Рамас вежливо уступил ему место. Джонни сел, глубоко вздохнул, ударил по струнам и тут же приглушил звук другой рукой.
— Теперь маленькая serenata, а? Хочешь попробовать?
Когда Тея запела, в компании мгновенно воцарилась тишина. Тея чувствовала, что все темные глаза пристально устремлены на нее. Видела, как они сверкают. Лица выступали из тени, как белые цветы над дверью. Фелипе склонил голову на руку. Сильво упал на спину и лежал, глядя на луну, думая, что все еще смотрит на Тею. Закончив первый куплет, Тея шепнула Джонни:
— Еще раз, я могу лучше.
Ей доводилось петь в церквях, на похоронах и для учителей, но еще никогда — для тех, кто по-настоящему чувствует музыку, и она впервые в жизни ощутила отклик, который такие люди могут дать. Они отдавали ей себя и все, что у них было. В этот миг ничто в мире не волновало их, кроме ее пения. Они смотрели на нее открыто, жадно, незащищенно. Тее казалось, что все эти люди с горячей кровью вливаются в нее. Обреченная покорность миссис Тельямантес, безумие Джонни, обожание мальчика, лежащего неподвижно на песке, — в единый миг
" alt="Уилла Кэсер - Моя Антония">
