Карл Любезный - Владимир Васильевич Москалев

мечтой; нельзя любить того, кто в ответ на твои чувства лишь презирает тебя, а ныне считает врагом. Там, на заседании, она видела его глаза, устремленные на нее, — глаза смертельного врага! И он подтвердил это тем, что умчался в Блуа — покинул двор, чтобы только не встречаться с ней. Хорошо, хоть ненадолго. А она?.. Господи, да когда же кончится это наваждение? Отчего она беспрестанно думает об одном и том же? Да ведь она в церковь ходила, молилась Господу! Уж не ворожба ли имеет тут место? Она должна забыть его как возлюбленного. Обязана! Но как это сделать? Что послужит к этому толчком? Беседа с Этьеном де Вержи? Но ведь не о любви пойдет речь, всего лишь дружеский разговор впереди и ничего больше. А может быть, в ней проснется новая любовь, а старая умрет, подобно угасающему угольку в потухшем костре? Но каким образом? И возможно ли это?..

Занятая такими мыслями, Анна не заметила, как вошел лакей.

— Ваше высочество, к вам гонец из Блуа.

— Какой гонец? — бросила она в сторону двери непонимающий взгляд. — А где шевалье де Вержи? Я жду его.

— Гонец из Блуа, — бесстрастно повторил лакей.

— Из Блуа?! — дошло наконец до регентши. — Зови скорее, что же ты стоишь!

Вошел дворянин, один из ее людей, которых она, как и отец, рассылала повсюду, дабы иметь информацию обо всем, что происходило в королевстве и за его пределами.

— Какие новости, Сен-Пьер? — впилась в него глазами Анна. — Что говорит герцог Орлеанский, чем занят?

— Ваше высочество, вчера герцог покинул Блуа.

— Покинул? — стараясь сохранять спокойствие, переспросила графиня де Боже. — Стало быть, он едет сюда?

— Нет, мадам. Людовик Орлеанский во всеуслышание объявил, что уезжает в Бретань к своему кузену Франциску Второму. Он мотивировал свое решение следующими словами: «При дворе племянников дяде не нашлось места; что ж, он найдет его у своего двоюродного брата. Меня выгнали из Франции, и мне больше нечего здесь делать».

— Нечего делать?! Он так и сказал?.. — В возбуждении Анна заметалась по комнате; плоёная юбка не успевала раскачиваться из стороны в сторону. Она остановилась. — Но что он там будет делать? Кому он там нужен?

— Я мог бы ответить, если бы это не оскорбило слуха вашего высочества, — произнес сир Жан де Сен-Пьер.

— Говорите. Ничего более неприятного уже не может быть.

— «Бретонские женщины не хуже французских» — так с усмешкой сказал герцог.

— Он не может… он не должен! — вновь заволновалась Анна. — Скоро коронация Карла, и Людовик Орлеанский как первый принц крови обязан держать корону над головой юного короля. Если он не будет присутствовать, я вправе буду лишить его громкого титула, и он станет никем, а титул перейдет к Карлу Ангулемскому.

— Я только передал то, что слышал, мадам, — поклонился дворянин. — Не думаю, однако же, что герцог окажется столь безрассуден. Его необходимо вернуть. Его пребывание в Бретани может затянуться. Черт знает до чего могут они дойти вдвоем с Франциском, даже пойти войной на Францию!

— Не исключено, — коротко резюмировал Сен-Пьер.

— Поезжайте в Бретань, виконт, возьмите с собой несколько человек; деньги вам выдаст казначей. Информируйте меня о каждом шаге герцога; я должна знать все, понимаете, решительно все! И скажите ему, что коронация назначена на тридцатое мая.

Дворянин, снова отвесив поклон, вышел.

Анна устало опустилась на стул. А она только что дала себе слово забыть о нем… Но он враг, а потому о нем следует помнить. Враг? Не слишком ли резок переход от амурных иллюзий? Нет! Он сам вынудил ее к этому. Сам… Анна гордо вскинула голову, суженными глазами поглядела в окно, выходящее на запад, туда, где Бретань, и медленно, с трудом раздвигая губы, произнесла:

— Он сам… и он может натворить бед. А потому я должна вырвать его из своего сердца… вычеркнуть! — И продолжала после недолгого молчания, не поворачивая головы: — Чем еще кроме мятежа может грозить Франции столь внезапный отъезд? Чем? Чем?..

В это время доложили об Этьене.

— Нет! — решительно отрезала Анна. — Пусть позовут сюда супруга.

Вместе с Пьером она некоторое время размышляли над создавшимся положением, но оно оказалось столь неопределенным и одновременно многозначительным, что ничего конкретного им обоим в голову не пришло. Оставалось надеяться на благоразумие обоих герцогов и ждать сообщений осведомителей.

Пьер вышел и затерялся в толпе придворных.

Анна схватила со стола колокольчик.

— Немедленно разыщите Катрин дю Бушаж и приведите ко мне!

Ах, как нужно было ей сейчас общение с близкой подругой! Поделиться новостями, выслушать совет, поболтать наконец! Как хорошо, что у нее есть такая подруга!

И тут она услышала:

— Но, ваша светлость, мадам дю Бушаж давно ожидает в приемной.

Анна быстро поднялась и вышла в коридор. И сразу увидела всех троих — своих друзей. Они стояли у подоконника и глядели на нее: Этьен — вопросительно, Катрин — обмахиваясь веером и с улыбкой, Рибейрак — без всякого выражения на лице, словно происходило нечто само собой разумеющееся.

Анна чуть не бегом направилась к ним.

— Мои друзья! Боже мой, как я рада!.. Катрин!

Они расцеловались.

— В своем одиночестве ты скоро совсем сойдешь с ума, — заявила подруга.

— Уж не случилось ли чего, мадам? — полюбопытствовал Рибейрак. — У вас такой потерянный вид. Муж обзавелся любовницей? Максимилиан двинул на нас свои, потрепанные в стычках со швейцарцами, войска?

— Герцог Орлеанский собирается приступом взять Амбуаз? — предположил Этьен.

— Куда ему! — махнул рукой Рибейрак. — Если он еще не превратил Блуа в гнездо разврата, то в данное время он, скорее всего, озабочен именно этим.

— Вы почти угадали, Рибейрак, однако местом для этого он избрал Бретань. Сейчас он, надо полагать, на полпути к Нанту.

— О, вдвоем с кузеном они поставят это предприятие на широкую ногу, — не могла не съязвить Катрин. — Франциск Второй в этом отношении недалеко ушел от своего кузена.

Анна помрачнела:

— Если бы только это.

— А что же еще? — вскинула брови Катрин.

— Имея перед собой лишь эту цель, Людовик Орлеанский не помчался бы в Бретань.

— Это правда, — согласно кивнул Рибейрак. — В Блуа не меньше, чем в Нанте, шлюх и тех, кто с восторгом готов задрать подол перед принцем дома Валуа.

— Филипп! — бросила на него укоризненный взгляд Катрин. — Укротишь ты когда-нибудь свой длинный язычок?

— Прошу простить, благородные дамы, — отвесил изящный поклон Рибейрак, — но я привык называть вещи своими именами. Это смогли бы подтвердить все подручные Вельзевула, появись они здесь в эту минуту.

Анна улыбалась и… завидовала подруге. Как не хватало ей такого непринужденного, дружеского общения!