Карл Любезный - Владимир Васильевич Москалев

— Нам придется побыть там некоторое время, — назидательно промолвил Пьер де Боже. — Посмотрим, как поведет себя орлеанец. А в Париж, ваше высочество, нам пока рано: мятежный принц может поднять и вооружить город; тогда я и су не дам за наши с вами головы.

— И парижане могут учинить бунт против своего короля? — в недоумении спросил Карл.

— Таких случаев немало. Да вы и сами знаете, принц: мятеж во главе с Этьеном Марселем[12], восстание «молотил»[13], Симона Кабоша[14]. Повод к протесту найти нетрудно: всё те же поборы. Но если при вашем отце горожане не решались на открытые выступления, то нынче они легко могут взяться за оружие, ибо не представляют себе жизнь без короля, на худой случай — без регента, а пока он официально не объявлен, им считается первый принц крови.

— Вот почему придворные льнут к герцогу, — помрачнел Карл. — Льстивые собаки! Король, мой отец, сказал бы именно так, если не хуже. Но я расправлюсь с изменниками, как только мою голову увенчают короной. Пусть знают, что во Франции есть лишь одна власть — власть короля, дающая право распоряжаться судьбами людей и событиями. Так учил меня отец; я не забуду его наставлений.

Глава 7

ЛЕСТНИЦА КОРОЛЯ ЛЮДОВИКА МОЛОДОГО

Прибыв в Амбуаз, Анна с удивлением обнаружила, что людей осталось мало: большая часть придворных осталась в Плесси с герцогом Орлеанским. Этого и следовало ожидать: по закону регентом быть ему, а то, что сказал на смертном одре король, не есть непреложный факт. Дочь — регент! История Франции не знала подобного.

Пока что Анна решила подождать, посмотреть, не переметнутся ли к герцогу и те, что остались с дофином, и не вернутся ли внезапно оставившие его. Она велела позвать к себе канцлера, Пьера д’Ориоля, и сказала ему:

— Господин канцлер, предоставьте мне список лиц, сохранивших верность покойному королю Людовику и его сыну. Я желаю знать, на кого я могу опереться в предстоящей борьбе.

Пьер д’Ориоль помедлил, словно испытывая затруднение, потом спросил:

— В борьбе против кого, мадам?

— Против того, кто считает себя регентом наперекор тому, что объявил перед смертью король.

Канцлер с бесстрастным видом поклонился и вышел, а Анна погрузилась в тягостные размышления. Что она себе позволила!

Назвала чуть ли не врагом того, кого любила вот уже сколько лет, о ком грезила, в чьих объятиях всегда желала оказаться! Не пророчество ли какое сбывалось? Не само ли провидение предопределило им обоим стать врагами? Коли так, само небо против его любви к ней! Силы небесные восстали, запрещая ей любить того, кто, по их суждению, недостоин ее любви, кому она вовсе не нужна, кто задолго до этого, едва появившись на свет божий, уже стал ее врагом. Ее — как дочери короля. Выходит, он перешел дорогу самому королю, а значит, и великой державе французской! Не об этом ли твердил ей отец? Не потому ли не желал допускать к власти кузена и запрещал дочери любить его, что видел в нем недруга делу своему? А ведь отец редко ошибался, и когда случалось так, то исправлял свои ошибки и одаривал сверх меры лицо, подвергшееся подозрению. С принцем он не ошибся. До конца дней своих он пронес нелюбовь к Орлеанскому дому…

И вдруг она вспомнила! От неожиданности у нее даже перехватило дыхание. Он требует созыва Штатов! Что же, получается, она любила того, кто желал ей зла? Мало того, любит и сейчас! Наперекор здравому смыслу!.. Воле небес!.. Что ответит она королевству, когда оно спросит ее, послушала ли она отца? А небеса? Правда ли то, что ее неразделенная любовь — их волеизъявление? Что если и в самом деле так?..

Вскрикнув, она вскочила, рванулась к двери и побежала по коридору в молельню, оттуда в исповедальню, где нашла замкового священника. Тот, стоя близ ризницы, перебирал гусиные перья и листы пергамента. Встав перед иконостасом, Анна наспех осенила себя крестным знамением и упала на колени перед исповедником.

— Святой отец, помогите мне! Нет больше сил бороться с собой, посему испытываю потребность в духовном утешении, скорее, в наставлении.

Священник отложил перья и листы, осторожно взяв Анну за руки, помог ей подняться.

— Говори, дочь моя, с чем пришла к духовному отцу своему? Что гнетет твою душу, в чем ищешь утешения или совета, надобного, дабы отыскать верный путь в извивах жизненных страстей либо неурядиц?

— Испытываю влечение греховное к человеку, к коему не должно мне проявлять сего чувства. Но выше меня это наваждение, и ничего поделать с собой я не могу.

— Стало быть, не к супругу испытываешь сердечную склонность, дочь моя, что положено тебе как жене?

Странный вопрос. Анна даже оторопела.

— Пришла бы я разве иначе, святой отец?

Помедлив и кивнув, священник продолжал:

— Как добрая католичка, дочь моя, иными словами, как послушная дщерь матери нашей церкви, ты не можешь не ведать о том, что сердцем развращенные мерзки перед Богом. То, о чем сказала мне, — суть зло, а потому путь ложный; за это совесть твоя, вижу, укоряет, мучает и наказывает тебя. Но уже то хорошо, что обнаружила свою стыдливость, коя побудила тебя искоренить зло, поселившееся в сердце твоем и в очах твоих. Помочь тебе, коли не сможешь совладать с собой, в силах лишь слово Божье.

— За тем ведь и пришла, отче! — простонала Анна, недоумевая, отчего священник тянет, не приступая к сути. А тот тем временем обдумывал надлежащий, с духовной точки зрения, ответ.

— Верно поступила, обратившись к Богу, — отвечал служитель Церкви, — ибо Он успокаивает всех обремененных и заблудших, приходящих к Нему. Однако не наказывать я буду, согласно откровению Господа нашего, но лишь совет дам, и ты последуй ему, ибо нежная страсть твоя к другому мужчине есть грех и зло, кои должна ты победить, желая из чистилища попасть к вратам небесным вместо царства теней. Вырви сии греховные помыслы из души своей и из сердца своего, ибо нет греха злее, нежели любовное влечение не к мужу своему, данному Богом. Нет плода доброго от такой нечистой любви. И сказал Господь: «Всякое дерево, не приносящее плода доброго, срубают и бросают в огонь».

— Как можно, святой отец, так сразу взять и вырвать, любовь ведь моя зародилась не вчера, а задолго до сего дня. Но не отвечает избранник на мою сердечную склонность к нему;