Карл Любезный - Владимир Васильевич Москалев

Священник покачал головой:

— Что не отвечает — в том мудрость следует видеть, с твоей же стороны деяние твое — суть беспечность и неразумие. Не следует, дочь моя, забывать заповеди Божьи. Одна из них гласит: «Не сотвори себе кумира». Это так, даже если кумир твой свободен сердцем. Если же он ко всему еще женат…

— О боже мой!.. — вздрогнула Анна.

— … а значит, принадлежит другой женщине, то совершаешь этим самым, пусть не телом, а только мысленно, двоякий грех, ибо сказано: «Не желай ничего, что есть собственность ближнего твоего». А если этот ближний, к ужасу, окажется твоим родным братом или сестрой…

Анна снова упала на колени:

— Что тогда, святой отец?..

— Вчетверо тяжелее тогда грех на тебя ляжет. Отмолить же грех такой великой и трудной задачей станет для тебя, но вполне разрешимой, коли усердно молиться будешь и не поскупишься ради того для Церкви нашей, Господом сотворенной.

— Все сделаю, как скажете, отец мой, ибо знаю, что должно усмирить свою сердечную склонность, с которой долго и тщетно борюсь.

— При известном старании человек умеет укрощать диких зверей, значит, сможет укротить и свои страсти. Но вот что еще скажу тебе, дочь моя: коли не отвечает избранник на сердечные муки твои, то, по моему разумению, недостоин он любви твоей, а коли так, то взамен мудреца уподоблен свинье. И сказал Господь и нам заповедовал: «Не бросайте жемчуга вашего пред свиньями». Прояви радушие или ненависть к объекту своей страсти, но помыслы греховные, брачному союзу грозящие, оставь невозвратно и проси Бога простить тебе прегрешения твои, вольные и невольные. Он простит, ибо грех твой не столь велик, как кажется; наихудший род греха — не признавать, что ты грешен.

Покачиваясь, точно одурманенная зельем, похожая на сомнамбулу, вся во власти противоречивых мыслей, Анна вышла в коридор и медленно направилась… сама не зная куда. В голове все смешалось: заветы отца, его кончина, похороны, беседа с Катрин, слова Карла, ее глупая любовь, наставления священника, его совет находить успокоение души и разрешение мучавших ее вопросов в молитве… В какой? О чем она должна просить Бога? Как выразить ей всю степень раздиравших ее душу двойственных чувств? Что предстоит ей? Покаяться в том, что любила того, кого не надо было, кого нельзя было любить? Обещать Господу, что вычеркнет эту любовь из своей жизни, ибо может случиться так, что, будучи в плену сердечных томлений, пойдет на поводу у объекта своей страсти? В ответ он, и об этом нетрудно догадаться, использует ее любовь, как орудие, в дурных целях, что окажется во вред Франции… Перед глазами встал образ отца — в шляпе с сильно загнутыми сзади и с боков полями, с ожерельем из речных ракушек, с толстым мясистым носом и тяжелым взглядом темно-серых глаз, блестевших умом. «Так-то ты претворяешь в жизнь завет отца? — с укором говорил он. — Все еще любишь этого развратника и не собираешься кончать с этим? Возмечтала променять постель на королевство? Намереваешься отдать на разграбление страну, собранную воедино мною? А не думаешь ли, что настигнет тебя за это мое проклятие?..»

Анна задрожала. В страхе, одна, похожая на привидение, она бессознательно шла вперед, а перед ее взором стояли строгие глаза отца и набатом звучали в ушах его слова. Они преследовали ее, не давали покоя. Вся обуреваемая двойственными чувствами, как неприкаянная, едва ли не в растерянности брела она по коридору с темными колоннами и мрачными нишами, опустив взгляд, думая о чем угодно, только не о том, куца и зачем шла.

Коридор тянулся вглубь и пропадал во мраке, слабо освещаемом редкими факелами. Шаг, другой, третий — и справа факел выхватил из тьмы витую лестницу в одной из башен. Ступени тянулись вверх, пропадая за поворотом; слева от них — перила, а внизу, словно провожая угрюмым взглядом эти спиралью уходящие к верхним этажам перила, — каменный пол, сумрачный, холодный, терпеливо поджидающий свою жертву…

Не отдавая себе отчета, не воспринимая реальности, Анна медленно повернула и, опершись локтем на эти перила, едва ли не сгорбившись, стала подниматься по ступенькам. Чья-то тень мелькнула в это самое время в коридоре, на полу, скользнула по стене и застыла выжидающе там, где начинался подъем…

Не слыша и не видя ничего вокруг, Анна продолжала в задумчивости подниматься все выше… а тень в это время бесшумно, осторожно кралась за нею, шаг за шагом, ступень за ступенью… Старые, кое-где потрескавшиеся, пребывающие в вечной сырости перила угрожающе начали раскачиваться под рукой Анны, под чрезмерной уже для них тяжестью, но она не замечала этого, отрешенно глядя в пустоту, занятая своими мыслями. И вдруг перила затрещали и провалились, таща руку за собой, а за нею и все тело. Анна тихо вскрикнула и почувствовала, что теряет равновесие и падает в мрачную бездну… И нельзя было как предотвратить, так и остановить падение, ибо оно неизбежно и предопределено судьбой… У нее закружилась голова. «Боже мой, я падаю! Неужели это конец?..» — успела еще подумать Анна и в страхе закрыла глаза, подчиняясь неумолимому року, не в силах ему противостоять. Но в это мгновение кто-то невидимый сильной рукой обхватил ее сзади за талию и удержал на месте. «Сам ли Бог это?.. Ангелы?.. Быть может, это дьявол?» — пронеслось в голове Анны, и, уже выровнявшись, стоя на ступеньке, она боязливо повернулась, заранее страшась того, кого увидит сейчас перед собой.

Факел выхватил из тьмы не ангела (во всяком случае, у незнакомца не было крыльев за спиной) и не демона; перед ней стоял всего-навсего мужчина — с усами, без бороды — и, легко улыбаясь, глядел на нее. Убедившись, что Анне уже не грозит падение, незнакомец опустил руки и почтительно поклонился. Она смотрела на него при колеблющемся свете факела и пыталась вспомнить, где она видела это лицо. Кого оно ей напоминает?.. О Пресвятая Дева, да ведь это же…

— Этьен де Вержи! — проговорила она в изумлении и растерянности.

— К вашим услугам, мадам. — И вновь, не сводя взгляда с Анны, ее спаситель сделал короткий поклон.

Она тряхнула головой, точно отгоняя наваждение:

— Но каким образом?.. Как вы оказались здесь?

— Волею провидения, направившего меня вслед за вами. Должен же был кто-нибудь удержать вас от падения с такой высоты, а ведь здесь… — Этьен покосился в глубину провала, — …никак не меньше десяти — пятнадцати футов.

Анна бросила взгляд туда же.

— Боже мой, я и в самом