Океан. Выпуск 9 - Александр Сергеевич Пушкин
— Вообще-то да. И пить хочу. — Девушка тихо засмеялась и поднялась.
— Я искупаюсь, а вы хозяйничайте. Возьмите в рюкзаке что нужно и накрывайте. Добро?
— Ладно. Я быстро приготовлю, но если можно, напьюсь сначала.
— Держите. — Он взял бочонок и, перешагивая через банку, передал ей. — Пробку вытащите и пейте. А вина не хотите?
— Что вы, спасибо, лучше воды.
Она пила, запрокинув голову. Тонкие, хрустальные струйки бежали вдоль уголков рта.
Спирин снял брюки, подтянул трусы и прыгнул в воду. Он отплыл метров на сто. Долго барахтался, нырял и плескался, чувствуя, как тело становится сильным и упругим. Когда он вылез, на средней банке лежали консервы, шоколад и галеты.
— Прошу к столу, — приветливо улыбнулась Миля. — Только банки откройте, здесь тушенка и смальц.
Наевшись, они сели друг против друга, прислонившись к внутренней обшивке бортов.
— Как красиво, правда? — Девушка показала рукой на море. — Прямо лазурное. И почему его назвали Черным, удивляюсь.
— Когда-то, очень давно, древние греки назвали его Понт Эвксинский: гостеприимное море. — Спирин уселся поудобнее. — Тропическая растительность, аромат цветов, кипарисов и лавров. Наши предки окрестили просто Русским. А вот почему Черное — существует несколько мнений. Турки, например, зовут его Караден-гиз — Черное, враждебное. Кое-кто считает, своим названием оно обязано частым штормам или тому, что металлические предметы, опущенные на глубину, чернеют от сероводорода.
— Откуда вы все это знаете? — девушка с интересом посмотрела на него. — В институте проходили?
— Нет, там другие предметы. А знаю потому, что читал много, особенно о путешествиях и приключениях. В землепроходцы готовился, биолог должен быть человеком непоседливым, — он задумался. — Жаль, ветерка нет, понесло бы потихонечку. — Спирин разомлел. Веки тяжелели. Хотелось спать.
— Вы очень утомились. Знаете, — девушка встала, — идите сюда, в нос, отдохните. Ведь все равно делать нечего. А я посижу. Пока тоже искупаюсь и постираю. Только не смотрите, пожалуйста.
— Действительно, я прилягу. Шатает что-то. А вы, чуть что, разбудите. Договорились?
— Хорошо, хорошо. Ложитесь.
Матрос, засыпая, чувствовал, как она подкладывает ему под голову рюкзак.
«Интельгент ты, Спирин, прослойка, одним словом, — голос механика гудит монотонно и глухо. — Вырос лоб, дай бог, только бы кувалдой размахивать. А ты свое задолдонил — каждая тварь жить хочет. Да на кой она тебе, тварь-то? Пусть хорошее живет. Эх, был бы я таким. Ведь все при тебе: и кожа и рожа. А ты обратно — букашек разводить, жизни никого не лишать? А как же ты фрицев-то угробил, Спирин, а? У них тоже где ни-то в Германиях и матери и дети имеются. Ревут, поди. А ты их пожалей, слезу пусти, приголубь. Нехай снова убивают, насильничают, над людьми измываются. Парень-то ты добрый. А ведь доброта такая хуже воровства. Слюнтяй ты, Спирин. Тьфу, и только, плюнуть и растереть. А немцев-то небось уложил. Начинаешь понимать что к чему. То-то, значит, каким ни на есть, а человеком становишься…»
Спирин застонал и заметался во сне.
— Костя! Костя! Проснитесь, пожалуйста.
Матрос открыл глаза и сел. Испарина покрывала его с головы до ног. Солнце пекло.
— Вы во сне кричали, вот я и решила разбудить, уже полдень. — Девушка стояла над ним. Она искупалась. Успела высохнуть и ее неприхотливая одежда.
— Спасибо, что растолкали. Приснится же чушь разная.
Он замотал головой, словно окончательно стряхивая дурной сон, и посмотрел на Эмилию.
— А вы совсем обгорели, вся красная, как рак вареный.
— И правда, все тело горит невыносимо. — Она передернула плечами, — я не люблю загорать. У нас, прибалтов, кожа весьма реагирует на солнце. А вы, кстати, тоже похожи на латыша или на эстонца. Высокий, блондин. Глаза у вас серые, а нос римский.
— Римский? Правда? Понятия не имел, но раз вы считаете, значит, так тому и быть.
— Конечно, — подхватила она, но тут же, покраснев, добавила: — Мне так кажется. И вообще вы очень хороший, Костя, очень!
— Да, вы здорово обгорели, и если начнет слезать лоскутами ваша белая кожа да еще поднимется температура, то что мне прикажете делать с вами здесь, посреди Черного моря? Я не врач, а моряк. Правда, как говорил механик, еще салага, ну да ничего, поживем — научимся. Я к биологии до тех пор не вернусь, пока последнего из этих мразей с нашей земли не вышвырну. Точно.
— А я хотела пойти учиться в балетное училище, у меня мама была артисткой, балериной.
— Почему была? Бросила это занятие?
— Она умерла накануне войны от туберкулеза.
Несколько минут они молчали.
— Давайте вот что сотворим. — Спирин встал и взял консервную банку. — Раздевайтесь-ка.
— То есть как это? — Миля невольно отстранилась от него. Ее голубые большие глаза сузились и потемнели.
— Ну как, совсем. Как говорят на флоте, до «формы ноль».
— Вы с ума сошли! Вы думаете, что предлагаете?
— С ума я не сошел: предлагаю намазать вас смальцем, и все. Бояться вам нечего!
Эмилия пристально посмотрела на матроса, повернулась к нему спиной и начала раздеваться.
Спирин зачерпнул из банки смалец и стал осторожно втирать его ей в кожу.
— Не дергайтесь! — говорил он, когда девушка морщилась от боли. — Спереди сами смажете. Держите банку, а я еще прикорну. Что-то голова гудит. — Он залез в тень под носовой люк. — Когда подсохнете, наденьте мои брюки, я и одними трусами обойдусь.
Проснулся он от того, что Эмилия теребила его за ноги.
— Костя, катер идет! Костя!
Он быстро вскочил.
— Какой катер? Где?
— Вон он. Видите? К нам мчится. Это, наверное, немцы опять, господи, — она всхлипнула. — Я не сразу заметила, откуда они появились, как из моря вынырнули.
В полумиле от баркаса Спирин увидел приближающееся судно. По бурунам вокруг форштевня он сразу определил — торпедный катер. Мелькнувшая надежда, что это свои, тут же погасла: на гафеле развивался флаг с черной свастикой в центре.
Матрос в растерянности, точно надеясь на какую-то помощь, огляделся. Вокруг сплошное безбрежное море. Спокойное, в искорках, вспыхивающих на синей водной глади. На миг его охватила опустошающая безысходная тоска. Часто забилось сердце, мелко задрожали руки.
— Что же делать, Костя? Они нас застрелят или возьмут в плен. — Голос девушки вывел его из оцепенения.
— В плен? Ну нет, шалишь! Это только такой идиот, как я, мог думать о том, чтобы сдаваться, когда лежал в камнях. Теперь амба, отрезвел.
— Костя! Они убьют нас, Костя! — девушка почти кричала.
— Да тише вы. Перестаньте, мы еще живы.
Он лихорадочно глазами обшарил баркас. Взгляд остановился на лежащих на кормовой банке противотанковых гранатах. Вот оно! Костя прыгнул на корму, оттолкнул девушку в сторону
