Океан. Выпуск 9 - Александр Сергеевич Пушкин
Коротышка-фашист вяло махнул рукой и направился к воде. Он расстегнул ремень, скинул китель и вязаную майку, обнажив белое, в крупных желтых веснушках, рыхлое тело, присел и стал снимать сапоги. Длинный, теперь он не казался Спирину красивым, оценивающе посмотрел на оцепеневшую от ужаса девушку и не спеша тоже стал раздеваться. Тем временем толстый, совсем голый, размахивая майкой, вприпрыжку, неуклюже засеменил короткими ножками к морю. Зайдя по пояс, он обернулся и стал что-то напевать, шлепая по воде ладонями и брызгаясь. Длинный сбросил китель, шагнул к вскочившей с камня девушке, резким движением схватил ее за сарафан на груди и одним рывком сорвал его вниз, разодрав в клочья.
Матрос закусил губы, до боли в суставах вцепился в подвернувшийся под руку круглый булыжник.
Гитлеровец оскалил зубы, вывернул девушке руки и, зажав их в своей лапе, повалил ее на песок.
Жуткий, нечеловеческий вопль больно, как кнутом, стеганул матроса по ушам. Спирин даже не успел удивиться тому, что снова слышит. Слышит крик! Не отдавая себе отчета, он, как пружина, выскочил из-за камней и, размахнувшись, ударил по аккуратно подстриженному затылку сопящего немца. Брызнула кровь. Матрос еще дважды опустил камень и по-кошачьи, на одних носках полусогнутых ног повернулся к коротышке, сидящему в воде. На матроса глядели расширенные, круглые и выпуклые, как шары, почти вылезшие из орбит, белые от страха глаза. Рот его, с блестевшими в нем золотыми зубами, то открывался, то закрывался — словно немец все время зевал. На миг у Спирина мелькнула мысль, что тот кричит, а он опять потерял слух.
Рассекая воду ногами, высоко подняв над головой тяжелый камень, он двинулся на фашиста.
Вероятно, толстяк не умел плавать. Он, будто пересиливая себя, размахивал руками с растопыренными пальцами, пытаясь прикрыться ими, и пятился назад. Взгляд его метался от искаженного яростью лица матроса на окровавленный камень. Вода достигла горла. Он захлопал жирными губами, погрузился с головой, но тотчас выскочил почти по грудь.
Спирин, размахнувшись, ударил камнем прямо по мокрому квадратному лбу между огромных, как у совы, глаз…
Немец исчез в воде и больше не всплывал. Вода окрасилась в густой красный цвет…
Спирин подождал немного, швырнул камень туда, где скрылся толстый, и, покачиваясь из стороны в сторону, побрел к берегу. Он окончательно понял: к нему вернулся слух. Он слышал, как шлепнулся камень, как шелестит, набегая на берег, волна, а в чистой и высокой голубизне неба шмелем гудит самолет.
Девушка стояла на коленях, сложив руки ладонями вместе, прижав локти к груди, закусив зубами кончики пальцев. Вся она дрожала, лицо нервно подергивалось. Плечи были испачканы кровью, распустившиеся волосы, отсвечивая красной медью, закрывали ее почти до пояса.
Спирин вышел из воды, бессильно опустился на песок и, запинаясь, тихо произнес:
— Идите… Искупайтесь. Кровь смойте.
Его вырвало. В груди была пустота, на лице и спине выступила испарина, в ушах зудел звенящий на одной ноте, вибрирующий, то удаляющийся, то приближающийся звук.
Девушка неторопливо, несколько раз боязливо оглянувшись на него, вошла в воду, присела и стала умываться. Закончив, она окунулась, обмоталась остатками сарафана и подошла к матросу.
— Наденьте… пожалуйста… — Спирин снял с себя тельняшку, выжал и протянул девушке.
Она, высоко подняв руки, надела тельняшку и, нагнувшись немного вперед, попыталась оттянуть ее как можно ниже, прикрыть бедра.
— Подождите. — Он, пошатываясь, преодолевая головокружение, поднялся, подошел к лежащей на земле форме длинного фашиста и взял ремень с кинжалом.
— Подойдите сюда. И перестаньте трястись, ради бога! Самому муторно. Стойте спокойно.
Вынув кинжал, он оттянул тельняшку сбоку и одним круговым движением разрезал ее поперек.
— Эту половину опустите. Вот вам и юбка и блузка. Завяжите чем-нибудь. Или ремнем затяните. Сами сообразите или помочь?
— Не надо, я сама. — Девушка в страхе, как от змеи, отшатнулась от ремня. — Не хочу, не надо.
— Теперь этого нужно спрятать. Берите за ноги.
Девушка, придерживая тельняшку, обернулась к лежавшему немцу. Неожиданно она побледнела, ноги ее подкосились, вся сотрясаясь от истерических рыданий, она закрыла лицо руками и упала на песок.
— Перестаньте. Тихо! — Спирин оттащил труп, бросил его в камни, подошел к воде, сполоснул руки и вернулся к девушке.
— Хватит, хватит. Довольно. Прошло уже все. Давайте-ка подумаем, что делать дальше, — он положил руку на ее вздрагивающее плечо. — Все уже позади, успокойтесь. Нужно дождаться темноты, и, если до этого нас не обнаружат и не ухлопают, уйдем в море.
— Но куда, кругом только немцы… — девушка оторвала руки от лица и умоляюще посмотрела на матроса. — Они везде. Хватают и убивают абсолютно всех без разбора.
— Без разбора? — Спирин вспомнил слова механика. — Значит, для них мы все враги. И калеки, и женщины. Для фашистов — да, враги. Ничего. До ночи отсидимся в камнях, а там увидим. Помогите мне. Наклоним баркас, для маскировки, если кто заметит, подумает, просто выбросило на берег, мало ли что здесь валяется.
Они завели баркас между камней. Навалившись на один борт, под другой подложили камни. Потом матрос взял автоматы и пошел к гроту, в котором прятался утром.
— Идите сюда, — позвал он, — стрелять умеете?
— Только из малокалиберной винтовки.
— И то ладно. Я тоже больше теоретик. Лезьте. И главное, тихо. Нас не видно ни с берега, ни с моря. Вот и затаимся до темноты. Если повезет и не обнаружат — может, проскочим.
Девушка села, прислонилась спиной к коричневому теплому, в ракушечных лишаях, шершавому валуну, подтянула ноги к груди, повернулась к Спирину боком, обхватила колени руками и положила на них голову.
— Как вы сюда попали? Вернее, где вас схватили? — Спирин внимательно посмотрел на нее.
— В городе. Мы прятались в подвале под развалинами с дядей Мишей, с тем, которого убили, он был вестовым у отца. Не успели вовремя поспеть на корабль и остались. Ранили дядю Мишу в ногу осколком, сильно очень, так кровь и хлестала, еле остановили. Потом появились фашисты. Вытащили нас из подвала и повезли куда-то. Так было страшно. — Девушка всхлипнула. — Так страшно… Бедный дядя Миша, он такой добрый, хороший!
— За что они его? Я был оглушен и не слышал, что он им говорил.
— Меня защищал, просил, чтобы не трогали, что сирота я.
— Как вас зовут?
— Миля.
— Что-что? Миля? Интересно, какая — морская, сухопутная? — Спирин усмехнулся и подумал: «Отвлечь ее необходимо, чтобы окончательно в себя пришла».
— Эмилия правильно. А дома называли Миля. Мы из Латвии.
— То-то я смотрю,
