Океан. Выпуск 9 - Александр Сергеевич Пушкин
— Раньше жили в Одессе, но папа из Латвии. Был латышским стрелком, потом командиром в морской пехоте, и вот перевели служить сюда. — Она насторожилась и подняла голову, прислушиваясь.
— Кажется, наверху кто-то идет. Да, да, я слышу, разговаривают несколько человек по-немецки. Боже, опять все сначала! — Она закрыла лицо руками. — Не вынесу я больше… — Голова ее упала на колени, и плечи затряслись в беззвучном рыдании.
— Тише вы. — Спирин замер. — Пока я жив, ничего с вами не случится. Только успокойтесь, пожалуйста. Они нас не видят — им солнце прямо в глаза.
Теперь и он отчетливо слышал, как по гребню, громко переговариваясь, шли люди. Сомнения не было — это враги, больше некому. Спирин оттянул затвор автомата. Лишь бы не заметили баркас. Их-то самих не видно, обрыв слишком крут, да и идут, вероятно, не по самой кромке.
Наверху остановились прямо над тем местом, где сидели матрос и девушка. Кто-то засмеялся. В воду полетел камень и булькнул метрах в пяти от берега. Другой голыш, наверное отфутболенный ногой, скатился к самому гроту. Спирин, несмотря на боль в ушах, с поразительной четкостью слышал все эти звуки. Он не замечал, что, прижавшись к девушке, притиснув ее спиной к камню, еле шевеля губами, повторяет: «Тихо, тихо».
Наверху опять громко, не таясь захохотали, затопали. Затем шаги медленно стали удаляться.
— Я не могу больше. Не могу! — девушка рванулась, пытаясь встать.
Спирин, теряя равновесие, выронил автомат. Он понял, у нее истерика, она сейчас закричит, отчаянно, исступленно. Она не понимает, что делает. Их услышат, и тогда наверняка конец. Он повернулся к ней и зажал одной рукой рот, другой пригнул к земле голову. Девушка извивалась, стремилась вырваться. Лицо ее перекосилось, зрачки расширились, глаза стали почти черными, волосы перепутались. Спирин тяжело дышал, пот заливал глаза, но он все сильнее прижимал ее к земле, плотнее закрывая ей рот. Наконец тело ее обмякло, ослабло. Сделав еще несколько движений, она затихла.
Матрос осторожно положил себе на колени ее голову и стал тихо гладить ладонью волосы, приговаривая:
— Вот и прошли они. Видите, все в порядке. Все нормально. Все хорошо. Будьте умницей. Не надо, милая, не надо, милая…
* * *
Море было спокойно. Ленивые малахитовые волны, вобрав в себя дневной зной, теперь словно пытались вернуть его обратно. Па́рило. Солнце скрылось за горизонтом. С берега поползла темень. Сначала лиловая, затем синяя и, наконец, бархатная, южная. Высоко над кручей бледно засветились звезды и, загораясь ярче и ярче, покатились, отражаясь в воде, к спрятавшемуся солнцу…
— Вставайте. — Спирин слегка потряс девушку за плечо. — Нужно торопиться. Темнеет здесь быстро. Пойдемте баркас подготовим, пора уходить. Как себя чувствуете?
— Ничего, спасибо, только тело горит, как обожженное.
Спирин помог ей встать, поднял автомат, стряхнул с него прилипший песок и, поддерживая девушку, направился к воде. Молча, стараясь не шуметь, они освободили баркас от камней, поставили его на ровный киль, перерезали якорный канат и столкнули в воду.
— Подождите немного. Лезьте в баркас и не шевелитесь. — Моторист выпрыгнул на гальку. — Сейчас я, одну минутку. Не бойтесь, здесь никого нет, я скоро.
Он подошел к телу пожилого матроса. «Может быть, никто никогда не узнает, где и как нашел ты, смелый человек, свою смерть. Но похороним-то мы тебя по-людски».
Спирин кинжалом в гальке у большого круглого камня выкопал могилу и положил в нее застывшее тело матроса. «Вот так будет ладно. Никто тебя больше не потревожит, моряк». Несколько мгновений он, склонив голову, постоял в молчании над небольшим холмиком. Затем ладонями разровнял песок. Не оборачиваясь, побежал к баркасу.
Девушка, прижавшись к теплому пахнущему смолой борту баркаса, ждала его.
— Дядю Мишу вашего похоронил. Теперь можно уходить, — он стал возиться с мотором.
Двигатель был в порядке, затарахтел так неожиданно и оглушительно громко, что Спирин даже присел, резко сбросил газ и взялся за румпель.
— Взгляните, что там, у фрицев, — он кивнул туда, где лежал рюкзак, заспинный термос, маленький дубовый анкерок и металлическая ярко-желтая канистра.
— Продукты какие-то, бензин. В термосе вино. В бочонке, по-моему, вода. И эти штуки, я не знаю, что это, — она показала на две большие противотанковые гранаты.
— Осторожно! Это гранаты! Смотрите, чтобы они не свалились, придавите мешком. А сами ложитесь на дно.
Баркас задним ходом попятился из бухточки, развернулся и ходко пошел в море…
* * *
Трудно сказать, было ли это везением или удачей, но они благополучно выбрались из залива.
Четвертый час мерно, убаюкивающе стучал мотор. Спирин сидел на корме, на свернутом в бухту пеньковом тросе. От двигателя струился такой знакомый запах машинного масла и теплого металла, что на душе становилось спокойнее и увереннее.
Девушка спала. Моторист чувствовал к ней заботливую нежность, как к младшей сестренке, оставшейся без родителей на его попечении.
Спирин держал курс на далекую, повисшую почти у горизонта розоватую звездочку. Все было спокойно.
В вышине одиноко прогудел и прошел стороной самолет. По натужному прерывистому звуку матрос определил: немецкий. «Сколько мы уже прошли? — подумал он. — Наверное, миль сорок — пятьдесят. Мало. Очень мало». Последнее горючее из канистры он перелил в бак полчаса тому назад.
Начинался рассвет. Слева вдали розовело. Спирин немного подвернул и направил баркас туда, где над серебристой гранью вот-вот должно было появиться солнце.
Внезапно двигатель фыркнул и заурчал на другом тоне. Спирин прибавил обороты, но мотор стал давать перебои и, наконец, замолчал совсем. Бензин кончился. Моторист разогнул затекшую спину, встал и до боли в суставах потянулся всем телом.
— Вы не спите? — спросил он, хотя прекрасно видел, что девушка повернулась на спину и широко раскрытыми глазами смотрит на него.
— Нет. Уже выспалась. А почему мотор заглушили? Сломался или решили отдохнуть немного? Вы же всю ночь просидели за рулем.
— Я бы просидел еще две, но горючее все сожгли.
— А где мы сейчас? Отошли далеко? — она привстала.
— Отошли далеко, а вот где находимся, понятия не имею, но, скорее всего, ближе к своим, чем к немцам. — Спирин оглядел горизонт.
— Будем дрейфовать. По течению. Если опять повезет — к своим прибьемся.
Он понятия не имел о направлении течений в Черном море, но еще раз уверенно повторил:
— Прибьемся к своим. Точно. Да и весло есть. Правда, всего одно, но и то хлеб, подгребем,
