Папирус. Изобретение книг в Древнем мире - Ирене Вальехо

Среди прочих, жутким мучениям, так живо отзывавшимся в душе Пруденция, подвергся святой Кассиан. Хроника его гибели – один из самых страшных латинских текстов, а также – неожиданным образом – ценное, хоть и кошмарное свидетельство об античной школе и письменных принадлежностях наших предков-римлян. Кассиан – пишет Пруденций – был учителем в начальных классах и мягкосердечием не отличался. Жестоко наказывал даже самых маленьких, если те плохо писали под диктовку. В душах ежедневно побиваемых учеников бродила опасная закваска страха, жестокости и обиды, как у белокурых ангелочков с ледяными глазами из фильма Михаэля Ханеке «Белая лента», от вида которых мороз идет по коже.

Происходило это меж тем в темные времена гонений за веру. В ходе очередной волны преследований Кассиана задержали за отказ чествовать языческих богов. Согласно Пруденцию, власти постановили сорвать с него плащ, связать руки за спиной и отдать на растерзание ученикам. Повествование – до этой минуты довольно предсказуемое – выворачивает на совсем уж темный путь. Палачами, носителями зверской жестокости, здесь выступают ученики: «Все с рвением обрушивают на него ненависть, изливают желчь, накопленную за месяцы безмолвного гнева. В лицо учителю швыряют хрупкие доски, указка обрушивается на его лоб и отскакивает. Его избивают вощеными табличками для письма, и те, забрызганные кровью, разлетаются. Прочие орудуют стилями и железными наконечниками, что, бороздя воск, выводят строки. Двести рук разом язвят его плоть».

Пруденций стремится поразить впечатлительного читателя, дабы укрепить его веру. Он умело жонглирует приемами ужаса: затягивает сцену, останавливается на деталях, движениях, звуках, ударах. Превращает обычные предметы в оружие, исследует боль, которую они могут причинить. От него мы узнаем, что палочки и наконечники для письма были отточены, как ножи. Письмо кинжалами – прозрачный символ насилия, царившего в римской школе. Агиографическая поэма Пруденция становится яростным обличением телесных наказаний. Ученики терпели издевательства и подзатыльники учителя, и ужасающий рассказ об их мести дает нам понять, как они превращаются в палачей, невинные – в убийц. Это отталкивающее, невыносимое зрелище: «Что ты сетуешь? – хладнокровно вопрошает поверженного наставника один мальчик. – Ты сам вооружил нас стилями. Теперь мы возвращаем тебе тысячи знаков, что ты заставил нас начертать в школе. Ты же хотел, чтобы мы много писали. Сколько раз мы умоляли об отдыхе, а ты отказывал, скупой учитель! Что же ты? Прояви свою власть! Накажи самого ленивого из нас!» Финал поэмы чудовищен. Ученики получают удовольствие, продолжая страдания учителя, пока последние частички жизни утекают из его тела сквозь бесчисленные раны.

Пруденций свидетельствовал против гонителей христианства, но в его повествовании пробивается и свидетельство против ада античной школы. Еще один уроженец Пиренейского полуострова, появившийся на свет в середине I века в Калагуррисе (ныне Калаорра), одним из первых поставил под сомнение зверские методы обучения. В «Риторических наставлениях» Квинтилиан утверждал, что расположение к учебе зависит только от воли, «неподвластной понуканию». Высказывался против унизительных наказаний в школе, «подобающих лишь рабам» (человеколюбие у него было избирательное). Вспоминая, по-видимому, собственное несчастное детство, писал, что дети, которых бьют, страдают от страха, боли и стыда, стыда столь глубокого, что он перевешивает детскую радость. Детство есть возраст беспомощности, и никто не должен иметь неограниченной власти над самыми беззащитными созданиями.

Правда, леденящая душу история Кассиана говорит о том, что розги и подзатыльники никуда не делись из римских классов, но и в этой безрадостной картине кое-где брезжат проблески света. В начале нашей эры стали появляться сторонники более сострадательной и занимательной педагогики. Они отдавали предпочтение наградам, а не наказаниям, и стремились разбудить в детях жажду знаний. Нам известно, что некоторые учителя начали изготавливать игровые учебные пособия, а для поощрения успехов в чтении школьникам дарили булочки или печенья в виде удававшихся букв. Подобная излишняя мягкость мгновенно вызвала реакцию поборников старых методов. Персонаж «Сатирикона» Петрония обрушивается на извращенные мягкие обычаи эпохи – правления Нерона (I век) – и предрекает неминуемое падение Рима, если дети – виданое ли дело! – будут учиться играя. Борьба старой и новой школы не вчера началась.

Молодая семья

13

Если обратить взгляд к истокам, то можно увидеть, что мы, читатели, – весьма молодая семья, мы тут совсем недавно. Три миллиарда восемьсот миллионов лет тому назад некоторые молекулы на планете Земля объединились в особенно крупные и сложные структуры, называемые живыми организмами. Животные, очень похожие на современных людей, впервые появились два с половиной миллиона лет назад. Триста тысяч лет назад наши предки научились добывать огонь. Сто тысяч лет назад овладели речью. Между 3500 и 3000 годами до нашей эры под палящим солнцем Месопотамии безымянные шумерские гении вывели на глине первые знаки, которые преодолели временные и пространственные границы голоса и сумели оставить длинный след в истории языка. И лишь в ХХ веке, пять тысячелетий спустя, письмо стало повсеместным умением, доступным большинству людей. Какой долгий путь, какое недавнее приобретение!

Только в последних десятилетиях прошлого века люди весьма скромного происхождения, принадлежащие субкультурам больших городов, живущие в мире уличных банд и группировок, овладели алфавитом и поставили его себе на службу, чтобы выразить протест, недовольство, разочарование. Современные граффити – самое новаторское, что произошло с латинским алфавитом за много веков, неожиданное последствие кропотливой работы по распространению грамотности. Впервые в истории у очень молодых людей – детей и подростков школьного возраста, многие из которых родились в гетто и прочих маргинальных районах, – появились средства и уверенность в себе, позволившие им высказаться графически, создать оригинальное искусство на основе букв. Жан-Мишель Баския, чернокожий юноша с гаитянскими корнями, жил как бродяга, пока в 1980-х не начал выставлять свои граффити в лучших арт-галереях. Буквы водопадами изливаются на многих его полотнах – возможно, это знак самоутверждения в системе, пытавшейся держать маргиналов в стороне от образования. Баския писал и зачеркивал слова, чтобы их было лучше видно: говорил, сам факт запрета заставляет нас внимательнее всматриваться в слово.

Интересно, что граффити – или writing, как их называли люди вовлеченные, – распространились по зданиям, станциям метро, заборам и билбордам Нью-Йорка, Лос-Анджелеса, Чикаго, а потом и Амстердама, Мадрида, Парижа, Лондона и Берлина в те же годы, когда на задних двориках Кремниевой долины вершилась информационная революция. Пока новые эксперты технологий исследовали пределы киберпространства, неблагополучная городская молодежь впервые познавала удовольствие исписывать буквами стены и вагоны, красоту