Флэшмен и Морской волк - Роберт Брайтвелл
Крики раненых вернули меня к нуждам тех, кого еще можно было спасти. Рядом лежал еще один матрос, весь в крови, но все еще живой. Я подошел к нему; у него была рана в груди, но более неотложной была рана на шее, которую он пытался зажать рукой, пока из нее фонтаном била кровь. Поскольку он не видел своей шеи, у него это плохо получалось, но я видел, откуда идет кровь, и, протянув руку, зажал рану пальцем. Я огляделся и крикнул Гатри.
— Сейчас буду! — ответил он.
Человек, которому я помогал, начал дрожать от шока и смотрел на меня широко раскрытыми глазами. Белки его глаз резко выделялись на фоне крови и грязи, забрызгавших остальное лицо. Только когда он выдохнул: «Спасибо, сэр», я понял, что это Джарвис, первый моряк, для которого я писал письмо всего час назад. Он выглядел очень плохо, и не в последний раз в своей жизни я с трудом подбирал слова утешения.
— Привет, Джарвис, ты только держись, все будет хорошо, Гатри сейчас подойдет и поможет. Вот, держи мою другую руку.
— Я умираю, да, сэр?
— Ты получил несколько ран, но ты же знаешь, какой Гатри, он первоклассный костоправ, и он сейчас будет здесь. Не сдавайся, держись, думай о… — Тут я напрягся, пытаясь вспомнить имя его жены среди всех тех, кому я писал. — Думай о Джуди и мальчиках, думай о том, как будешь управлять той таверной вместе с ними. Представь всех этих путников, гуртовщиков со стадами, что будут продавать тебе мясо, солдат и матросов с их историями. Как бы ты назвал таверну?
— Это будет хороший дом, сэр, — сказал он, его голос уже был слаб. — Буду очень рад, если вы приедете в гости.
Наконец подошел Гатри и опустился на колени по другую сторону от Джарвиса. Он осторожно протянул руку и острым ножом разрезал переднюю часть рубахи матроса, откинув края. Меня чуть не стошнило: из его груди торчала огромная щепка; было чудом, что он прожил так долго.
— Все в порядке, Джарвис, смотри на меня, сейчас все скоро закончится.
С этими словами Гатри протянул руку, убрал мою с шеи Джарвиса, и кровь снова хлынула из раны. Пока его жизненная сила растекалась по палубе, я почувствовал, как его хватка на моей руке медленно ослабевает. Он пробормотал «спасибо, сэр», но было неясно, к кому он обращался, так как он смотрел куда-то между нами, а затем, с судорожным вздохом, умер. Морские сражения могут быть странными: в один миг — смерть и разрушение, а затем — моменты затишья. Для меня все стихло, когда умер Джарвис; вокруг корабля все еще раздавались крики и вопли, но я помню лишь, как положил его руку обратно на палубу и подумал о той бутылке, что плыла в море за кормой.
Гатри уже перешел к кому-то другому, и я понял, что мне нужно взять себя в руки. Я встал и огляделся. Два французских корабля вернулись на свои первоначальные курсы, прямо на нас, чтобы еще больше сократить дистанцию перед следующим залпом. Удивительно, но мы все еще показывали хорошую скорость, несмотря на повреждения нашего такелажа. На шканцах Кокрейн все еще отдавал команды. Проход, к которому мы изначально стремились, теперь означал плавание между бортовыми залпами двух французских кораблей, что было бы самоубийством, но мы продолжали держать курс. Их носовые погонные орудия снова загремели, но причинили мало вреда.
Оставалось всего несколько сотен ярдов до того, как мы должны были пройти вдоль борта головного корабля, когда Кокрейн резко положил руль на борт, и мы пересекли их нос. Французский военный корабль попытался среагировать и тоже положил руль на борт, чтобы повторить наш маневр. Раздался могучий рев их пушек, но корабль повернул быстро, слишком быстро для их канониров, и большая часть их следующего бортового залпа, казалось, вскипятила море всплесками прямо перед нами. Однако достаточное количество пушек все же нашло свою цель, и они, похоже, стреляли книппелями, которые рвали наш такелаж. Реи и паруса были разорваны в клочья, и хотя Кокрейн снова попытался изменить курс, чтобы пройти за кормой переднего французского корабля, «Спиди» реагировал вяло.
Первый французский линейный корабль уже лихорадочно перезаряжался, и мы были достаточно близко, чтобы слышать крики их канониров изнутри корпуса. Второй французский корабль скоро окажется на расстоянии прямого выстрела со своим бортовым залпом. Мы беспомощно качались в зоне, которая будет покрыта огнем обоих кораблей, и любой из них мог полностью нас уничтожить. У нас почти не осталось парусов, не было пушек, и мы стояли перед тремя французскими линейными кораблями. Кокрейн в последний раз огляделся в поисках какой-нибудь новой тактики, но, не видя выхода, быстро подошел к кормовому лееру и своей шпагой перерубил фал, державший наш флаг. Он сам втащил флаг на борт, крича рулевому, чтобы тот лег в дрейф и направил нос против ветра.
— Вот и все, парни, — крикнул он, втаскивая ярды шелка на борт. — Нет смысла продолжать, нас всех убьют без всякой цели. Французы обойдутся с нами лучше, чем испанцы. — Он выглядел подавленным, и его голос слегка дрогнул, когда он добавил: — Я горжусь вами всеми.
Со слезой, навернувшейся на глаз, он исчез в своей каюте, чтобы собрать все бумаги, приказы и почту и выбросить их за борт в утяжеленном мешке.
Это был конец «Спиди». В одну минуту мы отчаянно пытались спастись, а в следующую — стали захваченным призом. Хотя никто из нас в последние несколько часов не видел способа спастись, все равно было шоком осознать, что нас поймали. Думаю, все мы думали, что Кокрейн каким-то образом найдет уловку, как он делал это столько раз до этого, чтобы вытащить нас. Пока Гатри и некоторые другие занимались ранеными, мы с Арчи просто стояли, ошеломленные осознанием того, что все кончено. Теперь мы были военнопленными.
Глава 18
Головной французский корабль, который, как оказалось, назывался «Дезе», прислал шлюпку, полную морских пехотинцев, чтобы закрепить свой приз и вернуться с офицерами «Спиди».
Я позаботился о том, чтобы взять свои дипломатические бумаги, и упаковал остальные пожитки в вещевой мешок, а затем, бросив последний взгляд на
