Флэшмен и Морской волк - Роберт Брайтвелл
Команда все еще рыскала по кораблю в поисках того, что можно выбросить за борт. Они даже образовали цепь, чтобы вытащить несколько камней балласта из киля корабля. Это сделало бы судно легче, но более неустойчивым. Единственное, что не дали выбросить за борт, были последние ящики превосходного вина, которое мы захватили у африканского побережья несколько месяцев назад.
— Стойте! — крикнул Кокрейн, увидев, что их выносят из люка. — Мы могли бы и подкрепиться перед предстоящей битвой. Дайте по бутылке каждому члену команды. — Затем, увидев, как первый из матросов, получивший бутылку, собирается отбить ей горлышко о борт корабля, он крикнул: — Отставить! Пусть Барретт откроет их как следует, незачем пить битое стекло. Относитесь к этому вину с уважением.
Стюард офицерской кают-компании Барретт тут же появился и принялся открывать бутылки так быстро, как только мог, бормоча себе под нос, что тратить такое вино на команду — все равно что метать бисер перед свиньями. Прихлебывая вино, матросы продолжали налегать на гáли, и непрерывный поток балластных камней с плеском летел за борт. На борту было почти сто человек, так как в этом походе мы не брали призов, и людей регулярно меняли, чтобы они не уставали и не сбавляли темп. Глядя за борт на удаляющийся след обломков в воде, мы, казалось, действительно двигались немного быстрее, чем раньше. Но когда я посмотрел на корму, на французские корабли, растянувшиеся в нашем кильватере, они, похоже, все еще нас догоняли, особенно тот, что шел впереди и был дальше всех в море.
— Между их первым и вторым кораблем увеличивается разрыв, — тихо пробормотал мне Кокрейн. — Если мы подождем, пока передний корабль поравняется с нами, а затем сделаем поворот к ним, то, возможно, и вырвемся. Мы тогда окажемся с наветренной стороны от первого корабля, и ему будет трудно вернуться.
Третий корабль был далеко позади, держась близко к берегу на случай, если мы попытаемся уйти тем путем; меня беспокоил второй, или средний, корабль, так как он шел почти прямо на нас.
— А как насчет того? — спросил я, указывая на него.
— Приходится надеяться, что их артиллерия и мореходное искусство оставляют желать лучшего, — мрачно сказал Кокрейн. Он попытался приободриться, добавив: — Их флот месяцами стоял в блокаде в портах, так что у них, должно быть, было не так много морской практики в последнее время.
Я посмотрел ему в глаза. Я не был моряком, но даже я видел, что французские корабли двигались хорошо и разумно рассредоточились, чтобы заманить нас в ловушку. Ими хорошо управляли, и я не сомневался, что и пушки свои они используют умело.
Плечи Кокрейна слегка опустились в знак смирения.
— Что ж, это наш лучший шанс, но, признаюсь, я бы не поставил на него и пенсию вдовы.
Я вернулся к кормовому лееру. Несколько раз, плавая с Кокрейном, я думал, что мы обречены, но он всегда нас вытаскивал. Но каждый раз он был уверен в себе, с планами в рукаве. Это был первый раз, когда я видел его по-настоящему растерянным перед лицом врага. Шансы против нас были ничтожны, и многие другие капитаны уже спустили бы флаги, но команда, включая меня, привыкла ожидать, что у Кокрейна есть план на все случаи жизни в море. Видеть его лишенным хитроумных замыслов было шоком, немного похоже на то, как если бы твой отец упал с лошади — тот, кого ты считал непогрешимым, показывает, что он такой же человек, как и все остальные.
Команда тоже почувствовала перемену в настроении. Закончив выбрасывать балласт, им оставалось лишь наблюдать за приближающимися французскими кораблями и за Кокрейном, тщетно расхаживающим по палубе. Один из них, канонир по имени Джарвис, подошел ко мне, держа в руке свою открытую бутылку вина. На мгновение я подумал, что он собирается предложить мне глоток, но потом увидел, что в другой руке у него перо, чернила и листок бумаги, а бутылка пуста.
— Прошу прощения, сэр, — сказал он нерешительно, взглянув на Кокрейна, который остановился, чтобы послушать. — Я уверен, ваши милости сделают все возможное, чтобы вытащить нас из этого, но… дела, похоже, плохи. Я вот подумал, не будете ли вы так добры помочь мне написать записку для моей Джуди, чтобы я мог положить ее в эту бутылку в надежде, что она найдет дружественный берег, если все пойдет прахом.
Я тоже взглянул на Кокрейна, так как некоторые капитаны приказали бы выпороть человека за такие пораженческие разговоры. Он лишь улыбнулся и кивнул. Джарвису было около сорока, и он, вероятно, ходил в море еще до рождения Кокрейна. Старый моряк знал, что такое безнадежная ситуация, когда видел ее, и Кокрейн, ценивший их мастерство как моряков и канониров, знал, что они могут оценить обстановку не хуже его.
— Конечно, что бы вы хотели сказать? — ответил я.
Поскольку вся мебель из каюты была выброшена за борт, не было смысла спускаться вниз, и мы уселись писать прямо на палубе. Джарвис никогда не писал писем, так как не умел писать, поэтому он диктовал мне то, что хотел сказать, а я составлял письмо, которое затем ему зачитывал. Я не помню точно после стольких лет, но оно было примерно таким:
Моей дорогой Джуди,
Мы вот-вот вступим в бой с тремя французскими линейными кораблями, и поэтому я прошу написать это письмо на случай, если я не вернусь.
На призовые деньги, которые ты получишь, купи таверну. Купи ее на главной дороге, на хорошем расстоянии от любой другой таверны, чтобы до нее хотелось дойти, утоляя жажду. Убедись, что она вне досягаемости вербовочных партий, чтобы Тома
