Вечный Китай. Полная история великой цивилизации - Адриано Мадаро
Должен признать, что нам повезло попасть в хорошие руки, и во многом благодаря ему мы вернемся домой с приятными и одновременно ностальгическими воспоминаниями о Китае. Я не из тех, кто стыдится признаться в своих искренних и чистых чувствах. Я также не отношусь к тем, кто смотрит на Китай с идеологическим фанатизмом или скептической насмешкой. За это, по словам Чжу, он мне искренне благодарен.
Куньмин расположен на границе, за которой начинаются Бирма, Лаос и Вьетнам. Спустя сорок лет я вернулся сюда по особому случаю и в компании не менее особенного друга, Лучано Бенеттона, создателя и основателя всемирно известного бренда United Colors.
Он тоже родом из Тревизо, и за эти годы мы не раз встречались, что привело к культурному сотрудничеству. После организованных мной в нашем городе выставок, посвященных Китаю, возникла идея создать коллекцию современного искусства, включающую работы художников из всех 56 китайских этнических групп. Это был амбициозный проект под названием «Современный Китай», тесно связанный с его международной коллекцией Imago Mundi. Лучано назначил меня ответственным за связи с Китаем, и у нас появилась возможность совершить несколько совместных поездок, особенно в районы проживания этнических меньшинств.
Прибыв в Куньмин, который показался мне абсолютно изменившимся с 1979 года, неузнаваемым в своей современности, богатстве и с бесшумно снующими электрическими скутерами, мы должны были продолжить путь в Линьцан на встречу с молодыми художниками из 20 этнических групп, участвующих в нашем проекте. Но из-за густого тумана рейс отменили. Мы оба, привыкшие к поворотам судьбы, без колебаний решили нанять микроавтобус с водителем и пуститься в десятичасовое путешествие. Это была отличная возможность посмотреть, как обстоят дела в регионе, расположенном ближе к бирманской границе, где почти не встретишь иностранцев и создается впечатление, будто находишься «за пределами» Китая.
Дорога для грузовиков оказалась не такой уж плохой, как мы опасались. Она проходила через бесконечную череду долин, окаймленных лесистыми горами и орошаемых ручьями рисовых полей. Перед маленькими сельскими домиками буйно зеленели банановые деревья, усыпанные плодами. Время от времени дорогу перебегали бродячие буйволы, заставляя нас уступать им путь. Деревни живописно ютились в окружении пышной растительности.
Мы проехали через горный район, вдоль дороги которого стояли большие рекламные щиты, сообщающие, что мы пересекаем заповедную зону белых грибов. Белые грибы? Да, те самые белые грибы, так заманчиво изображенные на рекламных щитах. По пути встречались места отдыха, где эти грибы продавались.
Около пяти часов вечера мы решили остановиться на ночлег, так как уже стемнело. Разумеется, мы доверились Лу Синю, который, порывшись в своем смартфоне, нашел отличное место для ночевки в гостинице, зарезервированной для партийных нужд. Он уверил, что это идеальный вариант для нас, «важных гостей», и, к счастью, никаких собраний или конференций там не намечалось.
На входе красовалась сияющая табличка с серпом и молотом из отполированной до блеска латуни, что навело Лучано на шутку: мы будем спать в коммунистических постелях и, возможно, проснемся «преобразившимися» капиталистами… Впрочем, в этом отеле уже все было по-капиталистически, начиная с завтрака, который мы окрестили «царским», и заканчивая предупредительным сервисом приветливых, но по-американски услужливых официантов школы «Хилтон» или «Шератон».
Что до нас, то на следующее утро мы чувствовали себя точно так же, как и накануне: нисколько не «преобразившимися», и Лу Синь ничуть не возражал. Напротив, казалось, эта неожиданная остановка в единственном на сотни километров вокруг отеле, предназначенном для членов компартии (но, возможно, и для их семей), стала для нас, «капиталистов», которые ни о чем не сожалели, добрым знаком.
Мы продолжили путь под столь же благосклонным солнцем. Пейзаж несколько изменился: горы стали выше и круче, поросшие высокими прямыми хвойными деревьями, похожими на лиственницы, но другого вида и более темного цвета. Несколько раз мы пересекали широкую галечную реку с прозрачными бурными водами реки Меконг[213], которая в Китае зовется Ланканг. Перед обедом мы наконец достигли Линьцана, приятного местечка, окруженного лесами. Нас встретили ликующие мальчишки и девчонки в красочных нарядах, их приветствие было настолько радостным, что мы позабыли все эти часы в дороге. Несомненно, это были дети тех молодых людей в костюмах, которых я встречал сорок лет назад вместе с Бьяджи, в такой же атмосфере праздника, танцев, музыки и красок.
Кантон
Там, где цветет жасмин
Ночи в Кантоне наполнены ароматом жасмина и торжественным кваканьем лягушек. Эти звуки возвращают меня в летние ночи моего детства, проведенные в деревне у бабушки и дедушки. Там тоже под окнами, оставленными открытыми для прохладного вечернего воздуха, цвел жасмин, а вдоль канав раздавалось кваканье лягушек.
Закрыв глаза в полумраке своего номера в отеле Dong Fang, под москитной сеткой, я вновь оказываюсь в детстве, слушая кваканье лягушек, предающихся любовным играм в пруду. Теплый влажный воздух тропической ночи наполняет комнату интенсивным ароматом жасмина, а темноту разрезает протяжный свисток поезда, напоминающий уа-уа Дикого Запада, от которого каждый раз у меня перехватывает дыхание.
Это товарные составы, пересекающие необъятный Китай из Кантона, и их гудки эхом отражаются от холмов, разносясь по Жемчужной реке.
В памяти всплывают первые строки «Cara Cina» («Дорогой Китай») – прекрасной книги, написанной Гоффредо Паризе сразу после возвращения из поездки 1966 года, где он был корреспондентом Corriere della Sera. Его повествование, пронизанное светом во всех смыслах, начинается в Кантоне, в «сезон, очень похожий на сицилийскую весну – влажный, теплый, наполненный ароматами жасмина и акации».
Спустя несколько лет мы не раз беседовали с ним об этом, сравнивая опыт и впечатления. Однажды я навестил его в маленьком красном домике на реке Пьяве, захватив с собой увесистую пачку фотографий, сделанных во время моих путешествий. Он внимательно пролистал их, отметив, что мне удалось уловить суть вечного Китая. Пятнадцать лет спустя он не обнаружил никакой разницы и отразил это в предисловии к моей книге, для которой и предназначались эти снимки.
Память стариков Кантона хранит эпизоды, которые, сплетаясь воедино, становятся живой историей. Я встречаю их в парках, на площадях, в ресторанах и музеях – облаченных в черный шелк, с морщинистыми, но сытыми лицами, на которых долгие страдания прошлого почти стерты безмятежностью нынешних лет. Город их молодости погряз в опиуме и коррупции, улицы кишели борделями с юными девушками, привезенными из самых отдаленных уголков Китая. Здесь, как и в Шанхае, их называли «человеческой слоновой костью», ведь они приносили солидный доход своим
