Путеводитель по Средневековью: Мир глазами ученых, шпионов, купцов и паломников - Энтони Бейл
Перед отъездом из Матарии группа Брейденбаха отслужила у колодца Богородицы торжественную мессу. Некоторые паломники несколько раз окунулись в источник, в надежде на исцеление. Но теперь пришло время отправиться к главной достопримечательности – в великолепный Вавилон: не библейский (тот находится на территории современного Ирака), а в огромный Фустат – мамлюкский город, позднее поглощенный Каиром.
Вавилон (позднее именовавшийся Старым Каиром) вырос вокруг римской крепости (часто называемой Вавилоном), к востоку от Нила. Фустат – примыкающий к Старому Каиру (населенному с VII в. арабами) и городу Каиру (al-Qāhira, [араб. «победоносный»]), расположенному северо-восточнее, – по-настоящему обустроили Фатимиды в XI–XII веках. В 1170-х годах Салах ад-Дин возвел великолепную цитадель на холме между Фустатом и фатимидским Каиром. При мамлюках город расцвел: появились изящные дворцы, новые общественные здания, а численность населения (около 1300 г. – примерно полмиллиона) делала его, вероятно, крупнейшим городом к западу от Китая. Удивительно разнообразные минареты, купола и остроконечные крыши определяли силуэт мамлюкской столицы. В городе отважные путешественники находили много занятного: оживленную торговлю, удивительные святыни и шанс получить аудиенцию у султана.
Брейденбах въехал в Каир 9 октября 1483 года. Его изумила величина города. На длинных улицах попадались люди со всего света. Брейденбаха «беспрестанно донимали, дергали и шпыняли “язычники”». Его отвели прямиком в великолепный дворец, богато украшенный драпировкой и росписью, там он смог отдохнуть и, похоже, почувствовал себя как дома. Брейденбах обошел дворец, осмотрев богатое имущество своего хозяина: жены и евнухи, военные трофеи, седла, лошади, элегантная мебель. На следующий день провожатый (еврей-мусульманин, прежде побывавший христианином) показал Брейденбаху и его спутникам их комнаты во дворце. Брейденбах приехал в середине Рамадана и дивился тому, как на закате в городе зажигались огни и он наполнялся шумными празднествами и роскошными вечеринками.
Пребывание Брейденбаха в Каире отмечено рядом встреч с людьми, сменившими веру – и не всегда гладко. В первые сутки после приезда к Брейденбаху подошел христианин в оковах и попросил денег. Этого человека бросили за решетку на два года за то, что в Александрии он купил двух мусульманских детей с намерением воспитать их в христианской вере, что противоречило мусульманскому праву. На следующий день Брейденбах услышал о венгре, формально принявшем ислам, но «в обличье сарацина сохранившем сердце честного человека». Потом он увидел троих пленников-христиан в оковах, почти нагих. Они проклинали свою горестную судьбу и просили милостыню. Оказалось, что в обычае мамлюков было трижды в день посылать пленников просить милостыню.
13 октября Брейденбах совершил экскурсию по городским рынкам. Его спутники разделились на группки по три-четыре человека, каждая со своим провожатым. Брейденбах признается, что глазам своим не поверил, узрев тамошние товары, количество людей и их богатства. Он купил доспехи, шелк и необычных животных. Однако на невольничьем рынке его статус покупателя и туриста внезапно был поставлен под сомнение. Брейденбах с восторгом и симпатией наблюдал, как торгуют детьми, но в какой-то момент купец обратился к провожатому с вопросом, сколько тот возьмет за приведенных рабов. Неожиданно он сам превратился из покупателя в товар, из наблюдателя – в объект наблюдения. Провожатый улыбнулся и, когда ему предложили по 10 дукатов за человека, дал понять, что Брейденбах и его товарищи не продаются.
По словам Брейденбаха, рабство заметно повсюду в Каире и его окрестностях. У Нила он встретил большую группу невольников, обжигавших кирпичи, и вспомнил о евреях, которых заставляли работать для фараона, пока их не освободил Моисей. Брейденбах смотрел на город с ужасом и восхищением. Количество его жителей поражало: путешественник предположил, что оно превышает население всей Италии. Одна только цитадель, по его словам, занимала территорию бóльшую, чем весь Ульм, или около половины Нюрнберга. Увиденные Брейденбахом животные также с трудом поддавались описанию. Путешественник отметил невзрачные с внешней стороны каирские дома из кирпича и глины – изнутри, однако ж, очень элегантные. Люди на улицах бесконечно донимали Брейденбаха и его спутников своими приставаниями, но он продолжал прогулку, будучи, по-видимому, в достаточной степени любопытным или уверенным в своих товарищах и провожатом.
16 октября Брейденбаха наконец-то принял султан – один из самых могущественных людей в мире. Брейденбаха восхитила цитадель, где он обнаружил множество посетителей и слуг и невероятное («невозможно описать») количество лошадей, стойл и просторных жилых помещений. Аудиенция оказалась скорее своего рода спектаклем, чем беседой. Когда Брейденбаха и его спутников провели через ряд дверей, они увидели зал и покоящегося на троне султана в окружении мамлюкской стражи, замершей «в глубоком почтении». Брейденбах ничего не рассказывает о том, что произошло или о чем они говорили. Час спустя его вместе с товарищами проводили к выходу, показали большой рынок, где торговали верблюдами, ослами и лошадями, накормили, а затем проводили в баню, изящно украшенную мозаикой и разноцветным мрамором. Там путешественники насладились «чудесным искусством» массажа. В подробном брейденбаховском описании Каира нашлось место и сакральному прошлому Святой земли, и торгово-политическим реалиям современного мамлюкского мегаполиса. Столкнувшись в Каире с земными чудесами, он неоднократно терял дар речи. Брейденбах по-прежнему смотрел на городской ландшафт через призму библейских текстов, но настоящее также манило его своими прелестями, а еще с ним ежедневно приключались разного рода обескураживающие происшествия, ставящие под сомнение его привычную идентичность.
С мамлюкской цитадели хорошо различим золотистый камень пирамид, вырастающих из песков Гизы за городом. Вообще-то жители средневекового Каира были близко знакомы с пирамидами: чтобы украсить некоторые городские сооружения, они снимали с них элементы облицовки из белого известняка.
Ирландский монах Саймон Фицсаймон (в 1330-х гг.) и Джон Мандевиль (1350-е гг.) повторяют распространенное в Средневековье представление о том, будто пирамиды служили зернохранилищами, куда библейский Иосиф приказал в семь тучных лет ссыпать хлеб (Быт. 41).
Таким образом, «необыкновенно искусно выстроенные» пирамиды оказывались забытыми сооружениями из Библии, грандиозным сном фараона, древним каменным манифестом на незнакомом языке. Две из пирамид, по словам Мандевиля, «потрясающе высоки и широки» и кишат змеями. Он повторил версию, что пирамиды суть «усыпальницы великих людей давних времен, однако общее мнение гласит, что это житницы Иосифа». И действительно, с какой стати, спрашивал Мандевиль, строить для покойника столь высокое сооружение? Посетивший Каир в 1384 году Симоне Сиголи писал, что пирамиды Гизы – «самые большие из сооружений, которые только можно увидеть» и «построены из превеликих камней, длинных и толстых, формой напоминающих ромб». «Вообразите только», говорит он, какое количество зерна можно хранить здесь: «превеликое».
Как и повсюду в Святой земле, библейские аллюзии принимали весьма буквальное, материальное воплощение (в этом случае, напротив, любопытный памятник оказывался сном фараона). Трактуя неоднозначные объекты – такие как пирамиды – в духовном или экзегетическом ключе, Мандевиль наделил их более высоким смыслом и безоговорочно отнес пирамиды к иудеохристианской традиции (а не, например, к древнеегипетской или мамлюкской, XIV в.). Фицсаймон тоже сомневается: «не похоже»,
