Жуков. Танец победителя - Сергей Егорович Михеенков
Жуков знал, что Тихомирова в 4-й кавдивизии недолюбливают за мягкотелость и некоторую беспринципность. Хотя человеком он был неплохим, и Жуков в своё время с ним ладил. Но это выступление на партактиве… Расчёт оказался верным. Коммунисты выслушали его выступление и записали в итоговое решение: «Ограничиться обсуждением вопроса и принять к сведению объяснение товарища Жукова К. Г.». А ведь планировалось исключение из партии. По сути дела, приговор выносился на партсобрании товарищами по партии, сослуживцами. Приговором было исключение из партии. А потом включался стандартный механизм. Во всяком случае, так было, когда в НКВД после «кровавого пса» Ягоды пришёл «кровавый карлик» Ежов. К слову сказать, повезло тем, кто дожил, даже с расстрельными приговорами, до 1938 года, когда Наркомат внутренних дел возглавил Лаврентий Берия. Но не всем. И всё же дела многих обречённых пересмотрели. Часть арестованных была освобождена из-под следствия за недостаточностью улик и даже восстановлена в кадрах РККА. Другая, более многочисленная, освобождена с той же формулировкой, в возвращении в армию им было отказано, но на гражданке они маялись недолго – началась большая война, и все они пришли в военкоматы, предъявили свои документы, и им были возвращены их полковничьи и майорские петлицы, они получили наскоро сформированные бригады, батальоны и роты и ушли на фронт командирами. Некоторые войну закончили генералами, командирами корпусов и дивизий, Героями Советского Союза.
Достучался-таки до совести своих сослуживцев, по сути дела, казалось, обречённый Жуков. А ведь кто-то, за спиной, уже делил трофеи…
В личном деле маршала хранится выписка из одного донесения. Донесение или донос, судите сами. Поступил этот документ «куда следует» буквально в канун осенних манёвров. Бдительные товарищи будто стремились предупредить события, в которых командир 4-й кавдивизии может ярко продемонстрировать высокую боевую выучку своих полков и отличиться в очередной раз.
«Выписка
из донесений ПУОКРА и политорганов ЛВО на лиц ком. и нач. состава, проявивших отрицательные настроения и о которых поступили те или другие компрометирующие заявления военнослужащих.
<…>
Московский военный округ.
Жуков – командир 4-й кавдивизии (БВО).
Группа слушателей Академии им. Фрунзе из БВО и 4-й кд прямо заявляет, что Жуков был приближённым Уборевича, во всём ему подражал, особенно по части издевательства над людьми.
ВРИД начальника ОРПО ПУ РККА
дивизионный комиссар КОТОВ.
10 августа 1937 года»[54].
Донос для тех времён и нравов классический. Ничего конкретного, никаких имён и свидетелей – «группа слушателей…». При сколько-нибудь внимательном прочтении документа понимаешь, что основные «компрометирующие заявления» заключаются в том, что Жуков подражал Уборевичу, «особенно по части издевательства над людьми». Отсутствие содержательной части, по всей вероятности, объяснялось тем, что донос как особый жанр требовал совершенно определённого наполнения. А для этого, как уже было сказано, существовала особая процедура: партсобрание – арест – следствие – суд. Так что в подвалы НКВД, где безостановочно вращались кровавые жернова, пожалуй, самой драматичной страницы сталинской истории, человека, партийца, сталкивали товарищи по партии, по оружию.
5
Говорят, что Жукову пережить этот период помогла охранная грамота – покровительство главных кавалеристов Советского Союза Ворошилова, Будённого и Тимошенко. Все они в своё время дали Жукову как командиру и единоначальнику превосходные аттестации, в том числе и по партийной принадлежности – «твёрдый, выдержанный член партии». Но на самом деле этого было мало. Не посмотрели бы на эти аттестации следователи Ягоды, Ежова или Берии, попадись он им в руки. Не таких стирали в лагерную пыль.
Любопытная деталь: в первом издании своих мемуаров Жуков упомянул о репрессиях лишь вскользь. Вот как отреагировал на это обстоятельство биограф маршала писатель Владимир Карпов: «Читая первое издание книги Г. К. Жукова «Воспоминания и размышления», я удивился, что Георгий Константинович, называя своих командиров – Уборевича, Сердича и многих других, говорит об их высоких командирских качествах, прекрасных отношениях с ними и на этом ставит точку. А о том, что они были расстреляны, он, прямой и смелый человек, упоминает вскользь или вообще умалчивает. Всё это выглядело тем более странно, что книга была написана им уже после XX съезда КПСС – первое её издание вышло в 1969 году, когда вроде бы не было причин для недомолвок или умолчания».
И далее Владимир Карпов рассказывает о том, в каком виде попала ему в руки рукопись маршала: «…на её полях замечания «руководящих товарищей», которые высказывали пожелания не только по поводу репрессий, но и по поводу освещения тех или иных боевых действий, оценок некоторых генералов и т. д.». По мнению Владимира Карпова, из рукописи маршала при первом издании изъяты «целые страницы, особенно то, что касалось репрессий». Потом, от издания к изданию, купюры восстанавливались. Правда, не обошлось и без крайностей, которые были доведены до степени курьёза: «доводчики» и консультанты внесли в рукопись то, что мемуарист и знать-то не мог, потому что до этих событий и явлений попросту не дожил.
Бывший посол США в СССР (1937–1938) Джозеф Девис после нападения Германии на Советский Союз размышлял наедине со своим дневником, сравнивая военную и политическую обстановку с тем, что при сходных обстоятельствах происходило в Европе: «Сегодня мы знаем, благодаря усилиям ФБР, что гитлеровские агенты действовали повсюду, даже в Соединённых Штатах и Южной Америке. Немецкое вступление в Прагу сопровождалось активной поддержкой военных организаций Гелена. То же самое происходило в Норвегии (Квислинг), Словакии (Тисо), Бельгии (де Грелль)… Однако ничего подобного в России мы не видим. «Где же русские пособники Гитлера?» – спрашивают меня часто. «Их расстреляли», – отвечаю я. Только сейчас начинаешь осознавать, насколько дальновидно поступило советское правительство в годы чисток. Тогда меня шокировала та бесцеремонность и даже грубость, с какой советские власти закрывали по всей стране консульства Италии и Германии, невзирая ни на какие дипломатические осложнения. Трудно было поверить в официальные объяснения, что сотрудники миссий участвовали в подрывной деятельности. Мы в то время много спорили в своём кругу о борьбе за власть в кремлёвском руководстве, но, как показала жизнь, мы сидели «не
