Жуков. Танец победителя - Сергей Егорович Михеенков
Глава одиннадцатая. Между большим террором и «пятой колонной», или почему Жукова не расстреляли в 37-м
1
Семейные дела Жукова вошли в ровное русло. С принятием нового законодательства о браке и семьи про «свободную любовь» и вообще о всяких свободах на грани вольностей в семейных отношениях человеку его положения лучше было забыть. Да и годы остепеняли. И обстоятельства были не те. Там, в прошлом, где буйствовала молодость, была война. Сегодня – жив, в седле. А завтра – в ковылях с разрубленной головой. А жить хотелось! И жили напропалу́ю, не щадя ни себя, ни тех, кто был рядом. А теперь началась служба, размеренная и более или менее спокойная жизнь. Александра Диевна снова была беременна. Ждали сына.
Неожиданное письмо от родных омрачило, обеспокоило. Сестра Маша написала, что в Стрелковке случился большой пожар, что выгорела половина деревни, до самой Огуби, и что их дом тоже отстоять не удалось…
Надо было ехать, помогать отстраиваться. На месте это сделать было куда быстрее, чтобы до наступления холодов мать и сестра с племянниками жили уже в тепле и под крышей. Но обстоятельства складывались такие, что оставлять службу, даже на короткое время, было нельзя. Обстоятельства складывались тревожные.
Он собрал деньги и послал на родину. Кое-какие суммы пришлось занять у сослуживцев. Денег должно было хватить и на новый дом, и на отделку, и на надворные постройки и хлева для скота, и на всякое обзаведение.
Вспомнил, как с зятем Фёдором Фокиным ставил прежний дом. Захотелось на родину, да так, что внутри зажгло. Но куда тут поедешь? Написал Маше, чтобы деньгами распоряжалась мать. Чтобы Фёдор разыскал в Угодке плотника дядю Макара и заказал сруб именно ему. Чтобы наняли его артель поставить сруб на фундамент, потому как в Стрелковке сейчас мастеров будет найти трудно.
2
К тому времени ОГПУ уже реорганизовали в НКВД. Во главе нового наркомата стоял генеральный комиссар государственной безопасности Генрих Ягода. В народе его называли «кровавым псом», в интеллектуальной среде и среди знакомых честили помягче – «мрачным романтиком».
В стране уже шли судебные процессы и уже вовсю расстреливали. Вначале «кулаков», потом началась серия процессов по делу убийства 1 декабря 1934 года члена Политбюро, первого секретаря Северо-Западного бюро ЦК С. М. Кирова. В июле 1935 года арестован комкор Гая Гай, в то время начальник кафедры военной истории Военно-воздушной академии им. Н. К. Жуковского.
Когда Жуков командовал 39-м Бузулукским кавалерийским полком, Гай был начдивом и непосредственным его командиром. Потом командовал 3-м кавалерийским корпусом. Затем получил назначение на должность начальника академии, а корпус сдал Тимошенко. И в это время где-то в компании сболтнул лишнего. На стол Ягоде легло донесение одного из секретных сотрудников: «Будучи выпимши, в частном разговоре с беспартийным сказал, что «надо убирать Сталина, всё равно его уберут»[52].
Ничего этого Жуков, конечно же, не знал. Но знал – из газетных сообщений и из разговоров с сослуживцами, – что аресты идут повсеместно. Берут партийных работников, «бывших», военных и, как это ни странно, сотрудников Наркомата внутренних дел.
До сих пор идёт спор: правда ли, что заговор военных существовал в действительности, или «чистка» в Красной армии во время Большого террора являлась следствием параноидального страха Сталина перед усилившимися военными, входившими в окружение маршала Тухачевского?
Биограф Сталина, историк и публицист Святослав Рыбас, перелиставший сотни дел осуждённых в период Большого террора, с горечью признал: «Это была правда, смешанная с ложью и помноженная на будущую войну»[53].
Не будем же путаться в оценках и, чтобы не попасть в адвокаты дьявола, заглянем в мемуары маршала: «По существующему закону и по здравому смыслу органы госбезопасности должны были бы вначале разобраться в виновности того или иного лица, на которого поступила анонимка, сфабрикованная ложь или самооговор арестованного, вырванный под тяжестью телесных пыток, применяемых следовательским аппаратом по особо важным делам органов государственной безопасности. Но в то же время существовал другой порядок – вначале арест, а потом разбирательство дела. И я не знаю случая, чтобы невиновных людей тут же отпускали обратно домой. Нет, их держали долгие годы в тюрьмах, зачастую без дальнейшего ведения дел, как говорится, без суда и следствия.
В 1937 году был арестован наш командир 3-го конного корпуса Данило Сердич как «враг народа». Что же это за «враг народа»?
Д. Сердич по национальности серб. С первых дней создания Красной армии он встал под её знамёна и непрерывно сражался в рядах Первой конной армии с белогвардейщиной и иностранными интервентами. Это был храбрейший командир, которому верили и смело шли за ним в бой прославленные конногвардейцы. Будучи командиром эскадрона и командиром полка Первой конной армии, Д. Сердич вписал своими смелыми боевыми подвигами много славных страниц в летопись немеркнущих и блистательных побед… И вдруг Сердич оказался «врагом народа».
Кто этому мог поверить из тех, кто хорошо знал Д. Сердича?
Через пару недель после ареста Д. Сердича я был вызван в город Минск в вагон командующего войсками округа.
Явившись в вагон, я не застал там командующего войсками округа, обязанности которого в то время выполнял комкор В. М. Мулин. Через два месяца В. М. Мулин был арестован как «враг народа», а это был не кто иной, как старый большевик, многие годы просидевший в царской тюрьме за свою большевистскую деятельность. В вагоне меня принял только что назначенный член Военного совета округа Ф. И. Голиков (ныне Маршал Советского Союза). Он был назначен вместо арестованного члена Военного совета П. А. Смирнова, мужественного и талантливого военачальника».
3
Сколько битв в тот год выпало на долю уцелевших! Сколько унижений! Спали с револьверами под подушкой. В рабочих кабинетах в укромном углу стояли чемоданчики со сменой белья.
И до сих пор у Жукова много недоброжелателей. Архивы, даже косвенно касающиеся не только самого маршала, но и его окружения, перелопачены в десять рук в поисках компромата на Жукова. Да и нынче пыль на жуковские папки не ложится. Скрупулёзно исследованы материалы, касающиеся репрессий среди военных, и если бы там в протоколах допросов и среди писем с «сигналами» нашёлся хотя бы намёк на иную службу нашего героя, то мы давно бы стали свидетелями громкого триумфа его оппонентов. Жуков никогда доносчиком не был. Служил только родине, только её победам. И ни от кого из своих друзей-сослуживцев в трудную минуту не отказывался. Ни от Данилы Сердича,
