Есенин - Василий Берг
Бениславская пыталась вырвать Есенина из трясины разгула и пьянства, в которой наш герой увязал все сильнее и сильнее. «Помню, как, заходя за Сергеем Александровичем в “Стойло Пегаса”, чтобы пораньше увести его домой, я проходила сквозь строй враждебных, ненавидящих глаз, – вспоминала она, имея в виду приятелей и собутыльников поэта. – Чего только они не делали, чтобы устранить меня. К их величайшей ярости, они никак не могли раскусить наших (моего и Сергея Александровича) отношений. Жена. Не жена. Любовница – тоже нет. Друг. Не видали они таких среди себя и не верили в мою дружбу. И поэтому не знали, с какой стороны задеть Сергея Александровича. И не понимали, чем же я так приворожила его, что никакими способами не удается поссорить нас». Есенин был ценен для своих собутыльников тем, что обычно он угощал и расплачивался по счетам. Однажды Бениславская услышала в «Стойле Пегаса», как кто-то (ей показалось, что она узнала голос Алексея Ганина) сказал в зале о ней: «Ну, убрать ее можно в два счета. В переулке избить. Недели две не встанет, а там пускай бегает…» Расчет явно делался на то, что за две недели любвеобильный поэт найдет себе другую пассию. К счастью, обошлось без насилия, но словесные выпады в свой адрес Галине не раз приходилось слышать.
Бениславская совмещала в своем лице четыре ипостаси – Жены, Няньки, Экономки и Литературного секретаря. Нянькой она стала не только для поэта, но и для его сестер Екатерины и Александры, которые тоже жили в комнате Бениславской. Хозяйственной Бениславская не была, но «старалась соответствовать» и была очень рада, когда ведение быта взяла на себя деловитая Александра Есенина. «Живем “тихой семейной жизнью”, – писала Галина Вольфу Эрлиху, – с нами ведь Шурка – потому так хорошо стало. Она у нас строгая и порядок любит».
Есенин, не любивший торговаться с редакторами и выбивать из них гонорары, был только рад тому, что Галина взвалила на свои хрупкие плечи всю эту скучную деловую рутину. Но при этом поэт не испытывал никакой благодарности по отношению к своей заботливой почитательнице. После «больничного периода», длившегося с 13 декабря 1923 по 20 марта 1924 года, Есенин не вернулся к Бениславской, а поселился в доме номер девять на Воздвиженке, в квартире заведующего подотделом печати ЦК РКП(б) Иллариона Мгеладзе, более известного под своим псевдонимом Илья Вардин. На этом настояла дружившая с Мгеладзе новая возлюбленная Есенина Анна Берзинь, работавшая редактором в Госиздате[35]. Ей посвящено короткое, но очень теплое стихотворение, написанное Есениным в июне 1925 года:
Самые лучшие минуты
Были у милой Анюты.
Ее взоры, как синие дверцы,
В них любовь моя,
в них и сердце.
Берзинь было удобно встречаться с Есениным у Мгеладзе-Вардина, с которым эта любвеобильная женщина одно время тоже состояла в связи. Таким образом, второй период совместной жизни Есенина и Бениславской закончился в декабре 1923 года, но отношения пока еще не были разорваны окончательно – Бениславская была нужна Есенину как помощница в делах, да и сестры поэта продолжали жить в ее квартире. «Вы ко мне хорошо относитесь, мне верите. Но хоть одним глазом Вы попробовали взглянуть на меня?.. – пишет Есенину в апреле 1924 года Бениславская. – Я совершенно прямо говорю, что такую преданность, как во мне, именно бескорыстную преданность, Вы навряд ли найдете. Зачем же Вы швыряетесь этим? Зачем не хотите сохранить меня? Я оказалась очень крепкой… Но все же я держусь 7-мь месяцев, продержусь еще 1–2 месяца, а дальше просто “сдохну”. А я еще могла бы пригодиться Вам, именно как друг».
Вадим Шершеневич называл Есенина после его отхода от имажинизма «тяжелым Есениным», с которым «Галя имела много горя». «Галя любила Есенина так, как его не любил никто, – писал Шершеневич. – И надо отдать справедливость: ни к одной женщине Сережа не относился с таким уважением и почтением. Но не мучить уже не мог. Галя была горда, но не с Сергеем. Галя была рассудочна, но не с Есениным».
«Милая Галя! Вы мне близки как друг, – написал Бениславской Есенин 21 марта 1925 года. – Но я Вас нисколько не люблю как женщину».
С учетом всего, что Бениславская сделала для нашего героя, да и вообще из соображений человечности, завершить роман можно было бы и помягче. Одно и то же можно сказать разными словами, не обязательно «карябать» по живому. То ли Есенин устал от бесконечной жертвенности Бениславской, то ли понимал, что поставить точку в отношениях можно лишь таким способом… Написанное в коротком письме Есенин выразил в стихотворении «Не криви улыбку, руки теребя…», которое написал в октябре 1925 года:
Не криви улыбку, руки теребя, —
Я люблю другую, только не тебя.
Ты сама ведь знаешь, знаешь хорошо —
Не тебя я вижу, не к тебе пришел.
Проходил я мимо, сердцу все равно —
Просто захотелось заглянуть в окно.
И вот еще один показательный отрывок из письма, отправленного Бениславской из Батума: «Думаю, у Вас не хватило смекалки сходить на Большую Дмитровку, 10, в отделение “Зари Востока”, спросить там Фурмана, взять комплект, переписать, что мной напечатано, и продать хоть черту, хоть дьяволу, чтоб только у Вас были деньги. Газетной вырезкой не сдавайте. Будут меньше платить». В подобном тоне пишут подчиненным, но не любимым женщинам, да и в общении с подчиненными выражений вроде «думаю, у Вас не хватило смекалки» лучше избегать.
«Сергей – хам, – напишет в дневнике Бениславская в 1925 году. – При всем его богатстве – хам. Под внешней вылощенной манерностью, под внешним благородством живет хам. А ведь с него больше спрашивается, нежели с какого-либо простого смертного. Если бы он ушел просто, без этого хамства, то не была бы разбита во мне вера в него… Обозлился на то, что я изменяла? Но разве не он всегда говорил, что это его не касается? Ах, это было все испытание?! Занятно! Выбросить с шестого
