Есенин - Василий Берг
Короче говоря, компания в «ордене-банде» подобралась хорошая, достойная нашего героя, о котором Василий Наседкин говорил, что «в его отношениях к людям бесспорным было одно: он дружил и поддерживал знакомство только с явными поклонниками своего поэтического таланта». И начало «авантюры» было хорошим, впечатляющим, обнадеживающим, можно даже сказать – обескураживающим…
Имажинистам нужен был официальный статус, без которого в те времена существовать было невозможно. В сентябре 1919 года Сергей Есенин и Анатолий Мариенгоф зарегистрировали в Моссовете культурно-просветительное учреждение «Ассоциация вольнодумцев». В уставе ассоциации вольнодумцев» говорилось, что «Ассоциация вольнодумцев есть культурно-просветительное учреждение, ставящее себе целью духовное и экономическое объединение свободных мыслителей и художников, творящих в духе мировой революции. Свою цель Ассоциация Вольнодумцев полагает в пропаганде и самом широком распространении творческих идей революционной мысли и революционного искусства человечества путем устного и печатного слова».
В феврале 1920 года, на первом заседании ассоциации, ее председателем был единогласно избран Сергей Есенин. В осуществление своих целей Ассоциация вольнодумцев располагала студией-редакцией с библиотекой-читальней, а также столовой. Иначе говоря, ассоциация имела право на открытие заведения общественного питания, которое в то время можно было устроить только с позволения властей и при их прямом участии. Эпоха «новой экономической политики», допускающей частное предпринимательство, наступит только весной 1921 года… А пока что в доме номер тридцать семь по Тверской улице открылось литературное кафе имажинистов под названием «Стойло Пегаса». Обратите внимание на тонкую иронию – не «Крылья Пегаса», не «Храм Пегаса», а «всего лишь» «Стойло Пегаса». Свое кафе, своя сцена для выступлений, своя трибуна – всё это было не менее полезным, чем свое издательство. Вдобавок при правильной постановке дела кафе могло приносить неплохой доход (посетители платили не только за то, что заказывали, но и за вход – пускали сюда по билетам). Имажинистам удалось получить от московских властей помещение дореволюционного кафе «Бом», принадлежавшего знаменитому клоуну Мечиславу Станевскому, выходившему на арену под именем Бом. Преимуществом этого помещения было не только центровое расположение, но и чудом сохранившаяся обстановка – имажинистам оставалось только «создать антураж», и можно было открываться.
Созданием антуража занялся Георгий Якулов. Он выкрасил стены в пронзительный ультрамариновый цвет и в своей броской манере написал на них портреты главных имажинистов – хозяев заведения – яркими желтыми красками, которые сопроводил отрывками из их стихотворений. Под портретом Есенина красовались пророческие слова: «Срежет мудрый садовник-осень головы моей желтый лист», которые тогда еще не выглядели пророчеством.
«Вскоре в “Стойло” стали собираться приглашенные поэты, художники, писатели, – вспоминал поэт Матвей Ройзман, секретарь “Ассоциации вольнодумцев”. – Со многими из них я познакомился в клубе Союза поэтов, с остальными – здесь. Есенин был необычайно жизнерадостен, подсаживался то к одному, то к другому. Потом первый поднял бокал шампанского за членов “Ассоциации вольнодумцев”, говорил о ее культурной роли, призывая всех завоевать первые позиции в искусстве. После него, по обыкновению, с блеском выступил Шершеневич, предлагая тост за образоносцев, за образ. И скаламбурил: “Поэзия без образа – безобразие”.
Публика в кафе собиралась разная, наряду с любителями поэзии сюда заглядывали и случайные люди, поскольку в суровые послереволюционные времена увеселительных заведений было мало (чем, собственно, и объяснялся финансовый успех «Стойла»). Анатолий Мариенгоф вспоминает интересный случай:
«Заря еще не слепила очи,
Но я ослеп от глаз и губ
И вот, прилепившись к толпе всклокоченной,
Иду, – как дерево шло бы на сруб.
Читал Рюрик Ивнев певучим тоненьким тихим голоском.
А одновременно с ним человек с лицом, как швейцарский сыр, говорил какие-то пустые фразы своей рыжей даме. Он говорил гораздо громче, чем читал стихи наш женственный друг.
Есенин крикнул:
– Эй… вы… решето в шубе… потише!
Рыжая зарделась… А решето в шубе, даже не скосив глаз в сторону Есенина, продолжало хрипло басить свою муру.
– Вот сволочь! – прошептал со злобой Есенин.
– Скажи, Сережа, швейцару, чтобы он его выставил, – посоветовал я. – В три шеи выставил.
– А я и без швейцара обойдусь, – ответил Есенин.
И, подойдя к столику “недорезанных”, он со словами: “Милости прошу со мной!” – взял получеловека за толстый в дырочках нос и, цепко держа его в двух пальцах, неторопливо повел к выходу через весь зал. При этом говорил по-рязански:
– Пордон… пордон… пордон, товарищи.
Посетители замерли от восторга.
Швейцар шикарно распахнул дверь… После этого веселого случая дела в кафе пошли еще лучше: от “недорезанных буржуев” просто отбоя не было. Каждый, вероятно, про себя мечтал: а вдруг и он прославится – и его Есенин за нос выведет».
17 февраля 1919 года газета «Советская страна» опубликовала сообщение о том, что «При организуемом литературном поезде имени А. В. Луначарского предположено основать Литературную Секцию. Секция ставит своей задачей широкое ознакомление масс с литературой, литературными течениями и школами. В каждом городе, в котором будет останавливаться поезд, будут устраиваться митинги искусства, лекции, диспуты. В литературную секцию вошли: С. Гусев-Оренбургский, Рюрик Ивнев, Сергей Есенин, Григорий Колобов, Анатолий Мариенгоф, Петр Орешин, Вячеслав Полонский, Александр Серафимович, Борис Тимофеев, Георгий Устинов, Вадим Шершеневич».
Литературный поезд, названный в честь первого советского народного комиссара просвещения Анатолия Васильевича Луначарского, должен был ознакомить народные массы с новой пролетарской литературой и современными литературными течениями. Остановились в каком-то городе, провели несколько митингов и чтений, поехали дальше. Для имажинистов участие в этом проекте стало великой удачей – они получили возможность рассказать о себе на местах, что сильно поспособствовало росту их популярности.
Москвы колымага,
В ней два имаго.
Голгофа Мариенгофа.
Город распорот.
Воскресение Есенина.
Господи, отелись
В шубе из лис! —
написал поэт Велимир Хлебников в своем стихотворении «Москвы колымага…», которое было опубликовано в 1920 году в имажинистском сборнике «Харчевня зорь».
Доступ к железной дороге не ограничивался одним лишь поездом имени Луначарского. В конце 1918 года Есенин и Мариенгоф познакомились с Григорием Колобовым, старшим инспектором центрального управления материально-технического отдела Наркомата путей сообщения (НКПС), а впоследствии – заведующим транспортно-материальным отделом Высшего Совета Народного Хозяйства (тогдашнего Совета министров). Колобов часто отправлялся в инспекционные поездки, и у него был персональный вагон – неслыханная роскошь по тем временам. В августе 1920 Есенин и Мариенгоф совершили в спецвагоне Колобова поездку на Кавказ, а в следующем году прокатились в Туркестан. Мариенгоф вспоминал: «Почем-Соль [прозвище Колобова]
