Есенин - Василий Берг
То, что кажется подходящим на первый взгляд, впоследствии может оказаться совсем неподходящим. Вроде бы Городецкий подобрал для Есенина идеальный образ, замечательно гармонировавший и с его «природно-песенным» творчеством, и с его крестьянским происхождением. Но все оказалось не так-то просто, поскольку наш герой и сам был непрост.
Сергей Есенин в военном госпитале в Царском Селе. 1916
Великая княгиня Елисавета Феодоровна в Марфо-Мариинской обители. 1916
Сергей Есенин во время Первой мировой войны. 1916
Глава пятая. «Пряничный мужичок»
Я странник убогий.
С вечерней звездой
Пою я о боге
Касаткой степной…
Я, странник убогий,
Молюсь в синеву.
На палой дороге
Ложуся в траву…
«Я странник убогий…»
В июле 1914 года, когда началась Первая мировая война, Сергею Есенину было восемнадцать лет и, согласно Уставу о воинской повинности, до призыва ему оставалось два года. С двадцати лет призывали на службу в мирное время, но война сдвинула этот срок – в марте 1915 года император Николай II царь издал указ о проведении c 15 мая по 15 июня досрочного призыва тех, кому по старым правилам предстояло идти служить в 1916 году. В числе прочих родившихся в 1895 году получил повестку и наш герой. «В Рязани я буду 14 мая. Мне нужно на призыв…» – писал Есенин Марии Бальзамовой из Петрограда в конце апреля 1915 года. Но в середине июня Есенин пишет из Константинова «Русскому Гамлету» Владимиру Чернявскому: «От военной службы меня до осени освободили. По глазам оставили. Сперва было совсем взяли. Стихов я написал много. Принимаюсь за рассказы. Два уже готовы…»
Если вы сейчас начали припоминать, попадалась ли вам фотография Сергея Есенина в очках, то не утруждайтесь напрасно – со зрением у нашего героя все было в порядке. Если вы подумали, что Есенин дал взятку кому-то из служащих Рязанского уездного по воинской повинности присутствия, то тоже ошиблись. Причиной отсрочки стала несогласованность мнений по поводу некоторых нюансов призыва в высших эшелонах власти. Есенин, бывший единственным сыном своих родителей (незаконнорожденный Александр Иванович Разгуляев в расчет не брался, тем более что и к семье Есениных он никакого формального отношения не имел), должен был призываться не в действующую армию, а в местное ополчение в качестве «ратника второго разряда». Но реалии войны вынуждали к отправке ратников на фронт, и решение этого вопроса затянулось до осени 1915 года. Призывников в детали не посвящали, а просто предоставили им отсрочку, подобрав подходящее объяснение. Видимо, для Есенина, который был здоров и крепок телом, кроме зрения причины не нашлось. Но в конце октября 1915 года нашему герою предстояло облачиться в военную форму…
Ой, мне дома не сидится,
Размахнуться б на войне.
Полечу я быстрой птицей
На саврасом скакуне.
Не ревите, мать и тетка,
Слезы сушат удальца.
Подарила мне красотка
Два серебряных кольца.
Эх, достану я ей пикой
Душегрейку на меху.
Пусть от радости великой
Ходит ночью к жениху…
Стихотворение «Удалец» было написано в начале 1915 года. Поэт не мог игнорировать действительность, не мог не откликнуться на начавшуюся войну, но сам воевать не хотел по двум причинам. Во-первых, эта война воспринималась большей частью российского общества отрицательно. Шапкозакидательские настроения иссякли уже к концу 1914 года, доверие к императору и его министрам постепенно сходило на нет, генералы все чаще и чаще обнаруживали свою бездарность, и все больше людей задавалось вопросом: «А зачем нам это нужно?» Короче говоря, при всем патриотизме, присущем нашему герою, у него не было стимулов для того, чтобы отправляться на поле брани с риском сложить там свою буйную головушку…
Среди многочисленных знакомых Сергея Городецкого был гвардейский полковник Дмитрий Николаевич Ломан, штаб-офицер для особых поручений при дворцовом коменданте, начальник Царскосельского лазарета номер семнадцать великих княжон Марии и Анастасии и уполномоченный по Царскосельскому военно-санитарному поезду номер сто сорок три Ея Императорского Величества Государыни Императрицы Александры Феодоровны. Будучи ценителем искусства, полковник Ломан оказывал безвозмездное покровительство многим творческим личностям. По просьбе Городецкого Ломан зачислил Есенина санитаром в подведомственный ему военно-санитарный поезд. Поскольку данный поезд находился под покровительством самой императрицы, всякий зачисляемый в его штат (пусть и в качестве санитара) должен был пройти проверку на благонадежность, которая в те благословенные некомпьютерные времена растягивалась на несколько месяцев.
Вот как описывал поезд, в котором предстояло служить Есенину, сын полковника Ломана Юрий: «Военно-санитарный поезд… состоял из двадцати одного пульмановского вагона. При этом всего десять вагонов оборудовали для приема раненых и больных, а остальные имели вспомогательное значение. Он был необычайно комфортабелен; синие вагоны с белыми крышами выглядели очень нарядно. Правда, после налета австрийской авиации крыши были перекрашены в защитный цвет. 12 марта [1915 года] состоялся полный смотр поезда. Во главе смотровой комиссии состоял начальник Головного эвакопункта Философов, который в своем рапорте констатировал: “Поезд оборудован по последнему слову техники и науки, содержится в безукоризненной чистоте и образцовом порядке”».
Полковник Ломан ввел Есенина и Клюева в круг общения великой княгини Елизаветы Федоровны, родной сестры императрицы Александры Федоровны и вдовы дяди государя великого князя Сергея Александровича, убитого в феврале 1905 года членом «Боевой организации партии социалистов-революционеров» Иваном Каляевым.
Выступление Сергея Есенина и Николая Клюева перед Елизаветой Федоровной и ее окружением, состоявшееся в начале января 1916 года в московской Марфо-Мариинской обители на Якиманке, с одной стороны, оказалось полезным, поскольку колоритные крестьянские поэты очень понравились великой княгине, которая удостоила их беседы. С другой стороны, на дворе стоял год, предшествовавший двум революциям – Февральской и Октябрьской. Престиж самодержавной власти упал ниже некуда, и лестное благоволение высочайших особ оборачивалось в обществе весьма нелестным образом – нашли, мол, перед кем пресмыкаться! И хорошо еще, что после Октябрьской революции никто из власть имущих не припомнил нашему герою этого «пресмыкательства» и самого факта покровительства полковника Ломана, расстрелянного большевиками в сентябре 1918 года, в самом начале пресловутого «красного террора»[15].
В том же январе 1916 года состоялось другое выступление Есенина и Клюева – в собрании московского «Общества свободной эстетики», основанного в 1906
