Есенин - Василий Берг
Но я их вслух вчера прочел —
И в клетке сдохла канарейка.
Такие вот дела. Пожалуй, прав был бельгийский символист Эмиль Верхарн, сказавший, что «у каждого поэта должен быть свой персональный рай, иначе получится ад».
В наше время Николая Клюева мало кто помнит, но в начале прошлого столетия он был широко известен в литературных кругах. Александр Блок называл Клюева «провозвестником народной культуры», а Андрей Белый находил, что «сердце Клюева соединяет пастушескую правду с магической мудростью». Весьма выспренно о Клюеве, сыне урядника из Олонецкой губернии, высказался Осип Мандельштам: «Клюев пришел от величавого Олонца, где русский быт и русская мужицкая речь покоятся в эллинской важности и простоте». Да и сам Николай Алексеевич умел попиариться, рассказывая о себе различные небылицы. Представление о его творчестве может дать фрагмент стихотворения, посвященного Валентине Брихничевой, супруге давно (и вполне заслуженно) забытого поэта Ионы Брихничева:
Заревеют нагорные склоны,
Мглистей дали, туманнее бор.
От закатной черты небосклона
Ты не сводишь молитвенный взор…
Sapienti sat[12].
Осенью 1907 года Клюев отправил свои стихи Блоку и удостоился благосклонного отзыва, а также помощи в публикации. Если поэтическая слава Клюева началась с Блока, то почему бы с него не начаться и поэтической славе Есенина? И почему бы не набраться у Клюева ума-разума вкупе с опытом? Есенину весьма импонировал образ бесшабашного рубахи-парня, но маску не следует путать с сутью – на деле наш герой был целеустремленным, здравомыслящим и крайне расчетливым человеком, к которому как нельзя лучше подходил принцип «семь раз отмерь – один раз отрежь». Приказчицкий сын и внук сельского богатея, пусть и разорившегося… Гены – наше всё!
И вот еще из воспоминаний Всеволода Рождественского – о знакомстве с Есениным: «Весна 1915 года была ранняя, дружная – не в пример многим петербургским веснам. Город дымился синеватым, хмельным отстоем свежести и тревожных ожиданий… В просторной комнате “толстого” журнала было уже немало народу… Я отыскал свободный стул и сел в стороне… Скрипнула дверь. Посередине комнаты остановилась странная фигура. Это был паренек лет девятнадцати, в деревенском тулупчике, в тяжелых смазных сапогах. Когда он снял высокую извозчичью шапку, его белокурые, слегка вьющиеся волосы на минуту загорелись в отсвете вечереющего солнца. Серые глаза окинули всех робко, но вместе с тем и не без некоторой дерзости. Он стоял в недоумении. Сесть было некуда. Никто из находившихся на диване не пожелал дать ему места. На него поглядывали равнодушно. Очевидно, приняли за рассыльного или полотера. Паренек заметил мою потертую студенческую тужурку и решительно направился ко мне через всю комнату.
– Не помешаю? – спросил он просто. – Может, вдвоем поместимся? А?
Я подвинулся, и мы уселись рядом на одном стуле. Мой сосед неторопливо размотал пестрый домотканый шарф и покосился на меня. Широкая, приветливая улыбка раздвинула его губы, сузила в веселые щелочки чему-то смеющиеся, чуть лукавые глаза.
– Стихи? – спросил он шепотом и ткнул пальцем в рукопись, оттопыривавшую мой карман.
– Стихи, – ответил я, тоже почему-то шепотом и не мог удержать ответной улыбки.
– Ну, и я того же поля ягода. С суконным рылом да в калашный ряд.
И он подмигнул в сторону ожидающих.
Начался разговор. Так как на моем лице, видимо, написано было удивление, сосед поторопился рассказать, что в городе он совсем недавно, что ехал на заработки куда-то на Балтийское побережье и вот застрял в Петербурге, решив попытать литературного счастья. И добавил, что зовут его Есениным, а по имени Серега, и что он пишет стихи (“Не знаю, как кому, а по мне – хорошие”). Вытащил тут же пачку листков, исписанных мелким, прямым, на редкость отчетливым почерком. И та готовность, с которой он показывал свои стихи, сразу же располагала в его пользу. Некоторая свойственная ему самоуверенность отнюдь не казалась навязчивой, а то, что он сам хвалил себя, выходило у него так естественно, что никто не мог бы заподозрить автора в излишнем самомнении. Да это и не вязалось бы с его простонародным, как сказали бы тогда, видом. Я отвечал Есенину откровенностью на откровенность. Не прошло и нескольких минут, как мы разговорились по-приятельски…»
Итак, с благословения Александра Блока, стараниями Сергея Городецкого и при поддержке Николая Клюева в 1915 году Сергей Есенин вышел на большую литературную дорогу, ведущую к известности и славе. Двадцать лет было прожито, впереди оставалось десять, но тогда Есенину, наверное, казалось, что впереди – целая жизнь…
Бытует мнение, будто Есенин сочинял свои стихи легко, в порыве вдохновения. Задумается ненадолго – и одарит своих поклонников новым стихотворением! Гений, истинный гений! Но недаром же говорят, что «гений – это один процент вдохновения и девяносто девять процентов труда»[13]. «Обычно Есенин слагал стихотворение в голове целиком и, не записывая, мог читать его без запинки, – вспоминал Михаил Мурашев. – Не раз, бывало, ходит, ходит по кабинету и скажет: “Миша, хочешь послушать новое стихотворение?” Читал, а сам чутко прислушивался к ритму. Затем садился и записывал… Прочитанное вслух стихотворение казалось вполне законченным, но когда Сергей принимался его записывать, то делал так: напишет строчку – зачеркнет, снова напишет – и опять зачеркнет. Затем напишет совершенно новую строчку. Отложит в сторону лист бумаги с начатым стихотворением, возьмет другой лист и напишет почти без помарок. Спустя некоторое время он принимался за обработку стихов; вначале осторожно. Но потом иногда изменял так, что от первого варианта ничего не оставалось. Есенин очень много внимания уделял теории стиха. Он иногда задавал себе задачи в стихотворной форме: брал лист бумаги, писал на нем конечные слова строк – рифмы – и потом, как бы по плану, заполнял их содержанием».
Далее Мурашев пишет о том, что Есенин зорко следил за журналами и газетами и вырезал каждую строчку, имевшую к нему отношение, а Бюро газетных вырезок присылало ему все рецензии на его стихи. Доводилось ли вам слышать о такой конторе? Первое в России Бюро газетных вырезок появилось в 1901 году в Петербурге. Частные лица или учреждения могли подписываться на тематические подборки статей и отечественной или зарубежной периодики, что было не только удобно, но и выгодно – стоимость тематической подписки не шла ни в какое сравнение со стоимостью газет и журналов, из которых брались сведения.
К обоснованной критике Есенин всегда прислушивался, ведь для любого творческого человека критик – все равно что лечащий врач, который помогает «выздороветь», то есть
