Есенин - Василий Берг
И ты увидишь сон свой наяву.
Давным-давно твой тезка
Юрий Долгорукий
Тебе в подарок основал Москву.
Кстати говоря, остальным троим детям Есенин стихов не посвящал, во всяком случае нам об этом ничего не известно. Что же касается Анны Изрядновой, то ей наш герой посвятил одно из лучших своих стихотворений, написанное в 1916 году:
Гаснут красные крылья заката,
Тихо дремлют в тумане плетни.
Не тоскуй, моя белая хата,
Что опять мы одни и одни.
Чистит месяц в соломенной крыше
Обойменные синью рога.
Не пошел я за ней и не вышел
Провожать за глухие стога.
Знаю, годы тревогу заглушат.
Эта боль, как и годы, пройдет.
И уста, и невинную душу
Для другого она бережет.
Не силен тот, кто радости просит,
Только гордые в силе живут.
А другой изомнет и забросит,
Как изъеденный сырью хомут.
Не с тоски я судьбы поджидаю,
Будет злобно крутить пороша.
И придет она к нашему краю
Обогреть своего малыша.
Снимет шубу и шали развяжет,
Примостится со мной у огня…
И спокойно и ласково скажет,
Что ребенок похож на меня.
В стихотворении возлюбленная уходит от поэта, а в реальной жизни поэт ушел от возлюбленной, но дело же не в этом, верно? Кому надо – тот знает, кому надо – тот поймет, что это стихотворение является завуалированной просьбой о прощении. Есенин не был донжуаном, составляющим мозаичные панно из разбитых женских сердец, и назвать его «бездушным» язык не повернется.
Мотылек…
Херувим…
Поэт…
Леонид Каннегисер и Сергей Есенин. 1915
Сергей Есенин и Сергей Городецкий. 1916
Сергей Есенин и Николай Клюев. 1916
Глава четвертая. Петроград
Песни, песни, о чем вы кричите?
Иль вам нечего больше дать?
Голубого покоя нити
Я учусь в мои кудри вплетать…
«Песни, песни, о чем вы кричите?..»
Если стихотворение или, скажем, жизнь, складывается не так, как хотелось бы, то нужно начинать с чистого листа. Таким чистым листом для Сергея Есенина стал Петроград, в котором он впервые оказался в марте 1915 года.
«Он [Есенин] пришел ко мне с запиской Блока, – вспоминал поэт Сергей Городецкий. – И я, и Блок увлекались тогда деревней. Я, кроме того, и панславизмом… Блок тогда еще высоко ценил Клюева. Факт появления Есенина был осуществлением долгожданного чуда, а вместе с Клюевым и Ширяевцем, который тоже около этого времени появился, Есенин дал возможность говорить уже о целой группе крестьянских поэтов. Стихи он принес завязанными в деревенский платок. С первых же строк мне было ясно, какая радость пришла в русскую поэзию. Начался какой-то праздник песни. Мы целовались, и Сергунька опять читал стихи. Но не меньше, чем прочесть стихи, он торопился спеть рязанские “прибаски, канавушки и страдания”… Застенчивая, счастливая улыбка не сходила с его лица. Он был очарователен со своим звонким озорным голосом, с барашком вьющихся льняных волос, – которые он позже будет с таким остервенением заглаживать под цилиндр, – синеглазый. Таким я его нарисовал в первые же дни и повесил рядом с моим любимым тогда Аполлоном Пурталесским, а дальше над шкафом висел мной же нарисованный страшный портрет Клюева. Оба портрета пропали вместе с моим архивом… Есенин поселился у меня и прожил некоторое время. Записками во все знакомые журналы я облегчил ему хождение по мытарствам».
К Александру Блоку, самой яркой звезде русского символизма, Есенин явился по двум причинам. Во-первых, он давно уже тяготел к символизму, хотя сам этого не осознавал и не считал себя символистом. Но «Сонет», написанный в начале 1915 года, не только символистское произведение, но и явное подражание Блоку, а именно – «Стихам о прекрасной даме».
Я плакал на заре, когда померкли дали,
Когда стелила ночь росистую постель,
И с шепотом волны рыданья замирали,
И где-то вдалеке им вторила свирель.
Сказала мне волна: «Напрасно мы тоскуем», —
И, сбросив свой покров, зарылась в берега,
А бледный серп луны холодным поцелуем
С улыбкой застудил мне слезы в жемчуга.
И я принес тебе, царевне ясноокой,
Кораллы слез моих печали одинокой
И нежную вуаль из пенности волны.
Но сердце хмельное любви моей не радо…
Отдай же мне за все, чего тебе не надо,
Отдай мне поцелуй за поцелуй луны.
Во-вторых, Блок был одним из самых известных поэтов Серебряного века, мэтром, кумиром миллионов, и знакомство с ним могло оказаться весьма полезным (не говоря уж о том, если получится заручиться его поддержкой). В Москве, правда, имелся свой мэтр и кумир – Валерий Брюсов, председатель правления известного литературно-художественного кружка, сплошь состоявшего из знаменитостей, но по приезде в Москву Есенин в горние сферы соваться не рискнул – куда уж с суконным-то рылом в калашный ряд лезть? – и удовольствовался Суриковским кружком, который был попроще. Да и вообще Брюсов не располагал к тому, чтобы незнакомые «ходоки» являлись к нему со своими виршами, а вот ходить к Блоку у крестьянских поэтов стало привычкой, которая постепенно перерастала в традицию. Да и наш герой к весне 1915 года уже успел набраться нахальства – житье в таком бойком городе, как Москва, сильно к этому располагает. «С наскоку» получить аудиенцию не удалось, и Есенин оставил прислуге записку, которую аккуратный Блок сохранил. Вот что написал наш герой своему кумиру:
«Александр Александрович! Я хотел бы поговорить с Вами. Дело для меня очень важное. Вы меня не знаете, а может где и встречали по журналам мою фамилию. Хотел бы зайти часа в 4. С почтением, С. Есенин».
Тон немного нагловатый, и даже «с почтением» его не смягчает. Но Блок в назначенное Есениным время оказался дома, принял незваного гостя довольно тепло, а после записал на обороте есенинской записки: «Крестьянин Рязанской губ., 19 лет. Стихи свежие, чистые, голосистые, многословные. Язык. Приходил ко мне 9 марта 1915». Сам же Есенин рассказывал о первой встрече
