Все началось с развода - Анна Томченко
Махонькая. Она даже не кричала.
Я её держать на руках не мог, настолько хрупкая, мелкая, старался в несколько пелёнок завернуть. Голова кружилась от калейдоскопа событий.
Рука дёргалась постоянно позвонить Алёнке.
Своей Алёнушке, своей Аленочке.
Но нельзя было.
Я не имел права.
Это ад для неё, который будет тянуться всю жизнь. Это горе, которое она должна будет испить.
Я не мог ей позвонить.
Несколько моих ассистентов носились как подстрелянные, пытались утрясти все эти дела с правами на малютку. Гордей переехал ко мне, основательно. Так мы и стояли два здоровых лба смотрели на крошку в ворохе пелёнок. Оба качали головой.
— Ты решил поселиться со мной? — Спросил я у сына, а он пожал плечами.
— Да не то чтобы. Просто знаешь, как-то дерьмово. Ты же можешь не выдержать и сорваться, поехать к матери. Она не выдержит, сорвётся и примет. Только цену заплатите оба. Так что я побуду с тобой.
— Я такой дурак. — Выдохнул, глядя на Леночку, и покачал головой.
Слезы кипели на глазах, жгли, а я ничего не мог с этим поделать.
Пётр Викторович звонил, предупреждал что-то по поводу раздела имущества, а я только тихо повторял.
— Дайте Алёне все, что она хочет, все, все, все, что хочет.
У меня не было сейчас никакого варианта того, что я вдруг захочу поторговаться, как-то поправить ситуацию.
Нет, дайте ей все, что она хочет.
Я забрал у неё намного больше.
И от этого горечь оседала на губах, и сколько бы я не пытался запить ее кофе, становилось только хуже.
И нянька нужна была
Я позвонил дядьке в Ярославль.
— Привет, — тихо сказал я, — переезжайте ко мне. Тут такая ситуация.
Я думал у матери случится инсульт или инфаркт. Но она только вытирала слезы. И говорила, что справимся, сама едва ходила, а обещала, что справимся. И дядька с тёткой приехали. Смотрели на Леночку, не понимали, качали головой.
— Семья ей нужна большая, а я у неё один. Будет у неё все хорошо в этой жизни, а не папа дурак один. А ещё тётя, дядя — крёстные. Брат старший, сестра.
Жена дядьки, Розалия стояла, вытирала слезы и слишком прозорливо замечала.
— Только матери не будет.
И от этого выть хотелось.
Душу выворачивало наизнанку.
А Элла долбилась, психовала, приезжала к моей квартире, пыталась что-то доказать. Я не понимал, какого черта, куда смотрят правоохранительные органы. А потом выяснилось, что статья это слишком неоднозначное, потому что состояние аффекта. А я не собирался это так оставлять. И в очередной раз, когда она попыталась надавить, воззвать к моей совести, как она это сама называла, я психанул, выволок её за территорию двора и признался.
— Ты никто. Звать тебя никак. Когда ты её душила подушкой, надо было думать, а сейчас не попадайся мне на глаза. В следующий раз ты не своими ногами отсюда уйдёшь, а уползать будешь.
— Но я думала, что мы вместе.
— Хреново думала. У меня ничего в этих мыслях не было. А за то, что девчонку чуть не угробила, мне с тебя шкуру спустить хочется, поэтому проваливай. Тебе этот ребёнок не нужен. Тебе нужны были деньги.
Я обратился опять к Петру Викторовичу, чтобы оформить хоть какой-то запрет на приближение, потому что знал, что не через год, не через два, лет через пять это обязательно вылезет.
Вылезет так, что Леночка начнёт задавать вопросы” а где моя мама?" Поэтому я и пригласил дядьку с тётькой из Ярославля, чтобы было чувство того, что семья все-таки большая. И можно заполнить эту пустоту мамы кем-то другим.
Я прекрасно знал, что Рита поможет.
Снял им квартиру на этаж выше себя, но няньку все-таки нанял. Немного старомодную, строгую женщину, которая влюбилась сразу в Лену, называла её Маленькой звёздочкой.
А спустя месяц мытарств, воя, в моей разодранной груди по ночам от невозможности вздохнуть, я все-таки набрался смелости и просто так, без какого-либо повода, без какого-либо ожидания чего-то, сел в машину и поехал к Алёне.
Я остановился на дороге.
И сердце почти прекратило бег.
На покорёженных воротах дома висела здоровая красная табличка с надписью «Продаётся».
Мне оставалось только лайкать её фотки в соцсети.
Фотки, где она на яхте сидит, грустно улыбаясь, в камеру.
А на плечах у нее мужская рубашка.
64.
Алёна
С Максом мы прожили три года:
Три немного странных, может быть не самых удачных, возможно немного косых и кривых года, за которые я ему была благодарна.
Настолько сильно благодарна, что когда увидела в его глазах немой вопрос не смогла соврать.
Я не смогла соврать ему о том, что у нас все будет и дальше с ним, потому что он был молод, горяч, потому что ему хотелось своих детей, а не моего внука, который за эти три года врос в наши отношения, как большая, сильная скрепка.
И три года с одной стороны, это не так много, а с другой стороны, будь у Макса другая женщина, его бы ребёнку уже было два годика.
И когда я увидела в его глазах немой вопрос о том, сможем ли мы сделать что-то большее, я не смогла лгать.
Я не смогла лгать о том, что буду рада родить ребёнка.
НУ Господи! В полтинник рожать ребёнка? Да, я округляла. Это было ужасно! Но мне было на тот момент сорок восемь.
Рожать ребёнка в сорок восемь?
Я знала прекрасно, что у Макса давно лежит все ещё не подаренное кольцо. И поэтому просто собрала вещи. Целовала его до безумия жадно.
А он давил мне на плечи пальцами и повторял.
— Ошибку делаешь. Ошибку. Я просто поздно тебя встретил. На самом деле у нас все будет хорошо. Я просто поздно тебя встретил.
— Я не смогу тебе родить. - Шептала я.
Это была не та Любовь, которая была с Альбертом. Альберта я любила всем сердцем и даже больше. Макса я любила какой-то тихой, слишком скромной любовью, которую он принимал за благодарность.
— У тебя будет ребёнок с той женщиной, которую ты выберешь. У тебя будет будущее. А я тебе этого ничего подарить не смогу.
—
