Кабинет психотерапевта - Сесиль Лётц
Мои слова заставляют Шади задуматься. Он держит в руке свою фигурку и молча разглядывает.
Алия тронута, когда я рассказываю ей о прогрессе в лечении Шади. «Надежда есть!» — выдыхает она. В последние недели она это почувствовала. Он по-прежнему замкнутый, но более внимательный, более вовлечен в происходящее; это заметили и в детском саду. Состояние сына придает женщине мужества. «Все будет как раньше, доктор?»
Прошло более полугода терапии. Скоро в школу. Алия спрашивает у меня совета, не стоит ли ей оставить Шади в детском саду еще на год, вместо того чтобы отдать в спецшколу. Тогда у него будет еще немного времени и мы сможем продолжить лечение. И не беда, что он будет самым старшим среди одногруппников.
С Алией тоже проще общаться в последнее время. На наших сеансах она рассказывает мне о Сирии, иногда почти готова расплакаться. Благодаря нашим беседам у нее появился доступ к собственным чувствам. Она описывает «прекрасные воспоминания», которые, по ее словам, на самом деле причиняют еще больше боли, чем плохие. Впервые она рассказывает о бабушке и дедушке Шади. Предки по отцовской линии, жившие в другой части страны, уже умерли. Дед до войны, бабушка во время нее; не в результате военных действий, а, как говорит Алия, от горя. Ее родители в Сирии, живут там с ее сестрой. Она пыталась вывезти их в Германию, но ей это не удалось из-за бюрократических препятствий.
— Это, конечно, нелегко, что вам пришлось оставить часть своей семьи, — замечаю я.
Алия соглашается, говорит, что из-за этого ее мучит чувство вины. Она регулярно созванивается с родителями по видеосвязи. Мама почти всегда плачет, иногда просит Алию вернуться: она так скучает по дочери и внукам, хочет наконец-то снова обнять их. Но Алия знает, что это только способ пожаловаться; на самом деле мама желает, чтобы семья дочери жила в безопасности.
— Но мне слышится в ее словах упрек. После звонков на меня давит чувство вины. Я подвела ее, какая я плохая дочь! Обязательно ли мне было уезжать? Но кто знает, что бы с нами стало?
По ее словам, Алия очень хочет снова увидеть родителей, «когда-нибудь, может быть, в Сирии или в другом месте».
Шади обычно не хочет разговаривать по телефону с бабушкой и дедушкой, избегает контактов. Хотя у него были хорошие отношения с обоими, праздники он всегда проводил в их доме, вместе все время с утра до вечера. Война разорвала дружбу и семью и разбросала их по разным уголкам планеты. Некоторые остались в Сирии, некоторые эмигрировали в Ливан и Турцию, другие — в Европу, их брат со своей семьей живет аж в США. Если в первое время была смутная надежда на то, что все расставания и потери будут временными, то теперь реальность уже иная. Чем дольше идет война, тем крепче уверенность: дороги назад нет. Возможно, когда-нибудь будут построены новые дома на развалинах разрушенной родины, но обломки их прежней жизни уже не собрать. Говорим мы и о Фарисе.
— Каким он был человеком?
— Добрым, — говорит Алия, а после коротких колебаний добавляет: — Но и суровым. Фарис знал, куда идет, он всегда так говорил. Но у него было доброе сердце. Он слишком много работал, но всегда для семьи. У него была тяжелая жизнь, еще в детстве. Он мог быть жестким и с детьми. Но он любил их, как лев.
— Я думаю, что Шади тоже любил своего папу.
— Заглядывал ему в рот. Едва Шади научился ходить, отец брал его с собой, если надо было что-то починить или съездить по делам в город. Он всегда говорил: «Шади, мне нужна твоя помощь. Нам надо кое-что сделать для мамы и твоих сестер». Шади гордился этим. Он всегда просыпался рано, наверное, чтобы повидаться с папой перед тем, как тот уйдет на работу. В тот раз я сказала: «Пусть папа поспит, вам еще хватит времени побыть вдвоем!» — Алия снова борется со слезами. Но не меняет тему, как в предыдущие встречи, а резюмирует: — Шади был маленьким. Но Фарис был его героем. Мне так жаль, что ему приходится расти без его любимого папочки… Хотите, покажу кое-что?
Алия встает и достает сумку, которую повесила в гардеробе в приемной. Она вынимает из кошелька фотографии, протягивает мне первую. На снимке Фарис с Шади на коленях, мальчику там нет и полутора лет. На фото запечатлен момент, когда Шади повернулся к отцу и улыбается ему, приоткрыв ротик, словно хочет что-то сказать — «папа», возможно. Фарис, высокий человек с узким лицом и темными волосами, смотрит на сына, но не улыбается, а выглядит серьезным и несколько задумчивым.
— Я всегда ношу эту фотографию с собой, вместе со снимками Самиры, Анисы, моих родителей и фотографией с нашей годовщины свадьбы. — Алия по очереди передает мне карточки и говорит, приложив руку к сердцу: — Ни дня я их не выкладывала. Это мои малаика[6], мои ангелы.
Я долго держу в руках фотографии, особенно всматриваюсь в Шади и его отца. На самом деле это было не так давно. Фотография сделана пять лет назад. Но все равно это как взгляд в другой мир. Меньше двух лет Фарис прожил с того момента; и мне показалось, что в его загадочно серьезном взгляде затаилось предчувствие катастрофы. Шади тоже казался другим. Черты те же, но нет замкнутости и тени той серьезности, которая сегодня была в его глазах.
Наш первый год терапии подходил к концу, впереди перемены. Что-то изменилось в Шади, в Алии и в отношениях между ними. Но теперь в их жизнь входит то, что раньше скрывалось за психологическими защитами.
— Что-то не так с Шади, — говорит Алия на сеансе накануне рождественских праздников.
Я тоже уже заметила, что с Шади что-то происходит. Хотя он разговаривает и играет на наших занятиях, прошли некоторые симптомы. Но в последнее время появились новые трудности. В частности, Шади плохо справляется с разлукой, хотя до сих пор у него не было проблем с этим. Если раньше он не реагировал, когда мать надолго покидала кабинет, то теперь у него появился ритуал каждый раз спрашивать ее: «Куда ты идешь?» — на что Алия всегда отвечает: «Как всегда, в приемную».
Пару раз во время нашего с ним сеанса Шади прерывал игру, ложился под дверью и смотрел в щель, чтобы убедиться, что мама там. Алия все чаще раздражается из-за этого, закатывает глаза на просьбы Шади, иногда ругает его: «Шади, ты большой мальчик, прекрати уже спрашивать меня каждый раз. Ты
