Кабинет психотерапевта - Сесиль Лётц
Сначала она думала, что Шади устал, ему нужно отдохнуть от перипетий, привыкнуть к чужой стране, новым условиям жизни. «Он почти не разговаривает». Все чаще отмечаются странности в поведении. «Иногда он часами сидит, уставившись в одну точку». Если ему дать что-нибудь, например шоколадку, он развернет ее, положит в рот и будет сосать с отрешенным видом, а потом опять замрет. «Это ведь ненормально?» В глазах женщины вопрос.
Ее слова тревожат меня: подобное поведение для ребенка его возраста нетипично. Неподвижность, детская немота — все это, без сомнений, симптомы, указывающие на то, что что-то не в порядке. Алия словно читает мои мысли: «Но Шади не всегда такой». Временами кажется, будто ничего и не было. Мальчик носится по дому, дурачится с сестрами, демонстрирует интерес к окружающему миру. Больше всего он любит бывать на природе, охотно гуляет с тетей и их псом. Иногда мальчик разговаривает, — конечно, не так, как раньше, только с самыми близкими членами семьи, и то шепотом.
— С вами он разговаривает? — уточняю я.
— Со мной и сестрами чаще всего. Но тоже не всегда, — отвечает Алия. — Он давно не поет. — Когда Алия просит его спеть, он отмахивается. — Хотя раньше так любил музыку.
Поначалу Шади хорошо вписался в детсадовскую группу, «дети его приняли». Незнакомый язык сначала сбивал его с толку, но недолго. «Дети ведь так быстро учатся», — отмечает Алия. Но потом начались проблемы, и дети стали сторониться его. «Надеюсь, вы скажете, что мне сделать, чтобы снова взять ситуацию под контроль».
— Есть еще что-то, на что вы обратили внимание?
Алия задумывается:
— Иногда Шади снятся кошмары.
Он просыпается с криком и в слезах, при этом кажется, что он проснулся не до конца. Его трудно успокоить. Но через четверть часа он обычно сам засыпает. Когда мать спрашивает его, что ему снилось, Шади качает головой и не помнит даже, что вообще просыпался. То, что описывает Алия, называется pavor nocturnus, ночной кошмар, при котором с ребенком невозможно поговорить: он дезориентирован и не узнаёт окружение. В отличие от страшного сновидения, в этом случае дети не помнят того, что их испугало, их охватывает бесформенный, чисто соматический ужас. Причины могут быть самыми безобидными. Однако в случае с Шади, похоже, симптом кроется в невыразимом том, что держит мальчика в своих тисках, лишая его и речи, и сна. Остается только ужас.
Алия рассказывает и о странных движениях Шади. Он закрывает глаза и несколько минут ритмично мотает головой туда-сюда. Такие движения называются стереотипными; некоторые дети так пытаются успокоить себя, снять напряжение. Алия боится, что у Шади аутизм. Но я уже сомневаюсь в этом, однако полностью ничего нельзя было исключать. Хотя потеря речи, стереотипные движения, эмоциональная отчужденность — признаки аутизма, после всего что рассказала Алия, у Шади они кажутся временными. Когда он уверен в себе, появляется совершенно другой мальчик, который разговаривает, общается, взаимодействует с детьми. Ключевым для постановки диагноза становится то, что обозначенные симптомы появились у Шади после приезда в Германию; по крайней мере с тех пор они усугубились.
Снова мне на ум приходит отец Шади. Я чувствую, как что-то не дает мне спрашивать о нем. Но я преодолеваю свое внутреннее сопротивление. Стоило мне произнести лишь слово, в помещении словно все замерло. Как будто время встало и я сижу напротив застывших на фотографии фигур, неживых людей. Прежде чем Алия что-то ответит, я глубоко вдыхаю и высвобождаюсь из этого состояния.
— Мы приехали без него, — говорит Алия.
— То есть он живет в Сирии? — с опаской уточнила я.
— Нет, его больше нет среди нас. Это еще одна причина, почему мы решили уехать.
Трудно сказать, что испытывает Алия. В ее тоне лишь ощущается тихое, но настойчивое требование не расспрашивать дальше. Этой темы нельзя касаться! Алия смотрит на меня остекленевшими глазами. Я понимаю: если я продолжу задавать вопросы, она разрыдается. Но, по моим ощущениям, это были бы не слезы, приносящие облегчение, а прорыв дамбы, пробоина в ее психологической защите, которая удерживает ее в равновесии. Но как иначе ей выйти из моего кабинета и дальше справляться с ежедневными вызовами? И ведь речь идет о Шади. Как еще я могу ему помочь? В этот момент мне становится ясно, насколько важной составляющей терапевтического процесса станет Алия; а позже мне откроется, как тесно взаимосвязаны чувства Алии и ее сына: чтобы помочь Шади, я должна помочь и ей. Пока я решаю притормозить, хотя во мне бурлят вопросы: когда умер отец? как он погиб? как Шади об этом узнал? как Алия справляется с потерей, а как — дети?
Час приближается к концу. В течение сеанса я снова и снова обращаюсь к Шади, пытаясь войти с ним в контакт, предлагаю ему игрушки из собственного арсенала. Тщетно. Ни слова, никакой реакции в ответ. Но с самого начала я хотела его вовлечь, показать, что лечить я буду его, что взрослые не принимают решения за его спиной, если он сейчас не хочет участвовать в разговоре. Шади молчит. При каждом удобном случае на первом же сеансе я стараюсь поговорить с ребенком с глазу на глаз, пока родители ожидают в приемной. С Шади мне это показалось лишним. Чувствовалось, насколько была напряжена и обеспокоена Алия, а Шади не произнес еще ни слова. Пожалуй, им обоим нужно время, чтобы почувствовать себя в безопасности в моем кабинете. И все же, несмотря на безучастность Шади, от меня не ускользнула одна деталь в глазах мальчика — искорка, которая проскальзывала всякий раз, когда он поглядывал на мой игрушечный дом с куколками.
Алие я сказала, что понимаю, как сильно тяготит ее сложившаяся ситуация, что нам потребуется время, чтобы понять, в чем дело, что на следующей неделе я некоторое время пообщаюсь с Шади наедине.
Мы согласовываем дату и время следующей встречи. Когда Алия уже собирается уходить, Шади засовывает фигурку в рот и начинает жевать ее. Я спонтанно обращаюсь к нему:
— Классная фигурка, Шади. Как его зовут?
Услышав собственное имя, Шади вздрагивает, бросает на меня взгляд, тут же отворачивается и с еще большей силой вгрызается в фигурку. За сына отвечает Алия:
— Это Айрон Мэн.
Ее мальчику подарил отец. Он привез ее из Сирии. Шади никогда не выпускает фигурку из рук, даже когда Алия покупает ему новую игрушку. Он даже спит с ней.
Алия
