Кабинет психотерапевта - Сесиль Лётц
— Я не знаю, что делать, — начинает Алия без долгих предисловий. На ее лице читаются тревога и даже нарастающее отчаяние. По ее словам, с Шади «только проблемы». Вообще он всегда был веселым мальчиком, играл целыми днями, любил петь песни, проявлял любознательность, всегда допытывался: «Мама, а почему то? Мама, а почему это?» Но в последнее время все куда-то пропало. Появились трудности в детском саду. Воспитательница говорит, что с недавних пор он начал мочиться в штаны, держится особняком, играет сам с собой. Словно других детей вообще нет. «Только этого нам еще не хватало», — добавляет Алия. Ее явно беспокоит что-то еще. Она говорит так быстро и много, что я едва могу вставить слово.
Семья приехала в Германию два с половиной года назад. Их родной язык — арабский. «Но мы стараемся все время говорить по-немецки, — рассказывает Алия, словно оправдываясь. — И у нас хорошо получается. Я начала учить немецкий до переезда сюда. Еще до войны у нас здесь жили родственники и я на год приезжала работать няней. Это очень облегчило жизнь. Мне было важно, чтобы мы как можно быстрее вернулись в нормальность. Хотела лучшего будущего для своих детей, чем в Сирии, понимаете?»
Сирия… Я вздрагиваю. Перед глазами встают картины военных действий, разрушений. У меня уже есть опыт лечения посттравматического синдрома. Но пациентов, бежавших от гражданской войны в Сирии, у меня еще не было. То, что я слышала от своих коллег, удручает.
Потом Алия рассказывает мне, что и правда бежала с тремя детьми от войны. Тогда Шади не исполнилось еще и четырех. Старшим девочкам было 8 и 14. Это оказалось крайне сложно, но им повезло. До того как война пришла в их родной город, они перебрались в Ливию. Там, приложив недюжинные усилия, в основном благодаря дяде, который с семьей уже несколько лет проживает в Германии, им удалось получить разрешение на въезд в Европу и наконец прибыть в Германию. Она знает, что без связей семьи ничего бы не вышло. От других способов бегства она сразу отказалась, потому что слышала множество ужасных историй.
Алия ничего не говорит об отце Шади. Поначалу маленькое семейство жило у дяди Алии. При его поддержке им удалось встать на ноги. Вскоре Алия должна была пройти интеграционные курсы, а пока подрабатывала в народной школе в качестве преподавателя для говорящих по-арабски иммигрантов. Кроме того, по выходным она трудится в ресторане. В Сирии она была учительницей английского языка. Сил и времени она тратит много, но едва сводит концы с концами. Алия с детьми живет в пристройке для постояльцев в доме дяди. Дом находится в маленьком городке. Часто женщина очень поздно возвращается домой, когда Шади уже спит. Тут я понимаю, что мальчик мало общается с матерью и постоянно борется за выживание. Алию ни на что не хватает, кроме преодоления трудностей жизни. Мне стыдно, что я не была достаточно сговорчивой, когда мы обсуждали время сеанса. Но ничего о своих затруднениях она по телефону не рассказывала. Мне пришлось додумывать. Вот как важно было Алие достичь определенного статуса в новой стране, добиться успеха собственными силами и ни от кого не зависеть.
— Вы пережили невообразимо трудные времена, — замечаю я.
— Да, — соглашается Алия. На мгновение в кабинете повисает тишина, и мне кажется, что напряжение женщины нарастает. Мне хочется сказать или спросить что-нибудь в таком духе: «Что вы пережили в Сирии? Что с отцом Шади?» Но что-то удержало меня от этого. Я чувствовала внутренний блок.
— Как у вас самой дела? — спросила наконец я.
Алия вопросительно смотрит на меня, и ее лицо словно каменеет:
— Это не важно.
— Полагаю, последние годы вы жили, крепко стиснув зубы. Вы делаете все, чтобы оставаться на плаву.
На это Алия отвечает:
— И мне это удается. А знаете, что мне помогает?
Алия цитирует арабскую поговорку на немецком, она звучит так: кто жалуется на свои беды, на того сваливается еще больше неприятностей.
— Я никогда не жаловалась, ведь лучше не оглядываться на прошлое. Если бы я перечисляла все свои потери, у меня на это ушел бы весь день. Но это не продвинуло бы меня вперед. Нужно смотреть в будущее. Так мы и справимся.
Не знаю, кого подразумевает Алия, когда говорит «мы»: Шади, семью, всю страну, с которой она делит свою судьбу?
Алия рассказывает о Самире, старшей дочери. По прибытии в Германию девочку записали на интенсивный курс немецкого. Самире легко давался язык. Так легко, что уже через год она смогла пойти в обычную немецкую школу. Сейчас она учится в гимназии с техническим уклоном. Алия очень гордится дочерью. Однако накануне своего первого дня в немецкой школе она весь день пролежала в постели, плача и говоря, что она не хочет туда.
— Тогда я сказала ей: «Один день можешь полежать в постели, я не буду тебя дергать. Но завтра ты встанешь и пойдешь в школу. Разве твоему отцу понравилось бы, что ты валяешься в постели? Слезы делают тебя слабой, а ты должна быть сильной, дорогая!» Так я ей сказала, и это подействовало. На следующий день она поднялась с постели, проснулась еще раньше меня, оделась и без слез ушла в школу.
Я могу понять поведение Алии. Может показаться, что она сурово разговаривала с дочерью, но не сухо. Женщина старается дать детям то, что, по ее мнению, им нужно. Горевать, жаловаться, жить прошлым — не надо себе этого позволять. Для семьи первоочередная задача — иметь крепкий фундамент. Алия так настойчиво все делает для того, чтобы ее дети не упали в бездну, заставляет их ходить в школу, учить язык. Это меня восхищает.
Но всему есть своя цена. Где же место для переживания боли, время на то, чтобы переварить все случившееся? Алия убеждена, что «слезы делают нас слабыми». Похоже, она подавляет нечто в себе, отщепляет часть себя, которой горько и которая хочет поплакать. В тот момент я еще не могла оценить, насколько хорошо ей это удается, как сильно она сама страдает. Одно было ясно: у Шади это не получается. Его детская душа не справляется. Снова мой взгляд падает на него, его маленькие грязные руки и фигурку, которую он крепко сжимает в руках. Он кажется мне таким потерянным, далеким. «Где же ты?» — мысленно спрашиваю я его.
Алия продолжает:
— Когда мы уже были в Германии, я подумала: наконец-то наступит покой. Снова заживем. Но тут начались проблемы с Шади. Сразу по
