Рискованная игра Сталина: в поисках союзников против Гитлера, 1930-1936 гг. - Майкл Джабара Карлей

Надольный, конечно, прочитал про торговое соглашение и 15 января снова приехал на встречу с Литвиновым. Он придерживался своих рекомендаций, изложенных в меморандуме, и старался вести себя мягче, чем в предыдущий раз. Вначале он затронул менее щекотливые темы, а затем перешел к переговорам с Францией о пакте о взаимопомощи. «Наши сношения с Францией, — ответил Литвинов, — за последнее время ограничивались переговорами о торговом соглашении». Так оно и было, но только если забыть про переговоры Довгалевского с Поль-Бонкуром и Леже, а кроме того, нарком не упомянул о том, что считает торговое соглашение ключом к общему улучшению франко-советских отношений. В результате речь зашла о Прибалтике. Надольный предложил обсудить подозрения Литвинова относительно намерений Германии, если таковые имелись. Подобная выходка разозлила наркома. Если у советского правительства есть какие-то подозрения, ответил он, то «они вызваны разглагольствованиями немецких политиков и журналистов на тему об экспансии на Восток». Так он снова косвенно сослался на «Майн кампф» и Альфреда Розенберга, хотя и не упомянул ни книгу, ни человека. Литвинов все же пытался вести себя вежливо и в конце разговора даже высказывался вполне мирно, хоть и с легким сарказмом[416].

Политические рекомендации Надольного потерпели фиаско. Министр иностранных дел Нейрат написал послу, что ему не следует гоняться за Литвиновым и вообще проявлять инициативу и встречаться с «важными людьми» в Москве. «Нет никакого смысла пытаться предпринимать безнадежные попытки изменить отношение главных государственных деятелей СССР»[417]. Надольный вначале возражал, а потом смирился с данными ему инструкциями. Судя по записям Литвинова, он держался уверенно и не обращал внимания на вымышленные жалобы посла на неверное понимание СССР немецкой политики. Еще месяца не прошло, как Политбюро отказалось от Рапалло и приняло решение сблизиться с Францией и договориться о взаимопомощи с теми странами, которые тоже были встревожены из-за нацистской Германии. Конечно, в прессе очень много говорилось о подписании временного торгового соглашения, и поэтому, возможно, Литвинов уделял недостаточно внимания внутренней политике Франции. А ведь от этого зависела стабильность ее внешней политики. В 1933 году было четыре кабинета. Дольше всех просуществовал кабинет Даладье — немного меньше, чем девять месяцев, что было неплохо по французским стандартам. Обычно из-за смены правительства дела в Москве вставали на паузу, за исключением того года, когда министром иностранных дел оставался Поль-Бонкур, активно выступавший в поддержку сближения с СССР. Он даже зашел так далеко, что предлагал в октябре подписать пакт о взаимопомощи. Наверно, благодаря Поль-Бонкуру Литвинов и его коллеги чувствовали себя несколько увереннее, чем должны были, а кроме того, после успеха в Вашингтоне у СССР явно прибавилось апломба.

Небольшой скандал в маленьком французском городке

24 декабря 1933 года, через пять дней после того, как Политбюро одобрило переход к политике коллективной безопасности, полиция Байонны — небольшого городка на юго-западе Франции, расположенного недалеко от Биаррица, — арестовала директора местного отделения банка «Муниципальный кредит» Гюстава Тиссье и обвинила его в мошенничестве на сумму в 200 млн франков. Не стоит винить Литвинова в том, что он ничего не слышал об этом событии. Байонна располагалась далеко от Парижа, и кто вообще когда-нибудь слышал о Гюставе Тиссье за пределами этого городка? Более того, в межвоенные годы скандалов во Франции было как грибов после дождя, поэтому просто не стоило обращать внимание на очередную новость в канун Рождества. Во время допроса Тиссье стал «сливать» информацию и обвинил во всем мэра Жозефа Гара, которого арестовали 7 января за такие преступления, как растрата и мошенничество. Это произошло за четыре дня до подписания торгового соглашения в Париже. И снова кто может обвинить Литвинова или советское посольство в том, что они не обратили внимания на то, что происходит в далекой Байонне?

На следующий день, 8 января французская пресса сообщила сенсационную новость: Александр Ставиский, известный мошенник, не сходивший со страниц желтых изданий, погиб в Шамони, горном курорте на границе с Италией и Швейцарией. По словам полиции, это был суицид. Однако многие граждане и обозреватели подозревали, что Ставиского убили французские полицейские, чтобы он не начал давать показания. Александр дружил с Гара, а также активно участвовал в делах Радикальной партии Эррио и Даладье. Наверно, ему было что сказать. Более того, его адвокатом был брат Камиля Шотана, тогдашнего председателя Совета министров. А зять Шота-на — Жорж Прессар — был главным обвинителем, который 19 раз откладывал рассмотрение дела о мошенничестве, возбужденного против Ставиского в 1928 году. В общем, вы поняли, в чем была проблема.

С каждым днем история становилась все фантасмагоричнее. В какой-то момент советское посольство в Париже сообщило о происходящем НКИД, но там все были слишком заняты, учитывая шумиху из-за торгового соглашения, и не обратили на это никакого внимания. 9 января, за два дня до подписания соглашения, ушел в отставку радикал-социалист и министр по делам колоний Альбер Далимье. Были арестованы и другие высокопоставленные лица. В течение пары недель скандал переместился из маленькой Байонны в Совет министров в Париже. 12 января он докатился до Палаты депутатов. После дебатов правительство получило вотум доверия, прошло несколько дней, однако скандал не утихал. В конце месяца, 26 января, после того, как в прессе появились сообщения о том, как полиция предлагала защиту Ставискому, известному как «монсеньор Александр», в отставку ушел министр юстиции.

Это стало последней каплей. На следующий день в отставку вышел весь кабинет Шотана.

Это настоящий кошмар?

Сбылся худший кошмар Литвинова. Даладье сформировал новое правительство и захватил МИД. Поль-Бонкура уволили. Даладье наконец смог от него избавиться. Так во всяком случае казалось. 28 января, за два дня до увольнения, Поль-Бонкур позвонил Довгалевскому и заверил его, что суть французской политики останется неизменной, возможно, поменяется только стиль[418]. Несмотря на утверждения Поль-Бонкура, означала ли смена правительства, что позиция Даладье будет теперь иметь приоритет над позицией Эррио? Вероятно, у Литвинова закрадывались сомнения. Скорее всего, они были и у Сталина, хотя Политбюро одобрило новую политику всего лишь месяц назад. В своей речи 26 января на XVII съезде ВКП (б) Сталин предупредил Запад, что не надо принимать по факту СССР как должное:

«Некоторые германские политики говорят по этому поводу, что СССР ориентируется теперь на Францию и Польшу, что из противника Версальского договора он стал его сторонником, что эта перемена объясняется установлением фашистского режима в Германии. Это не верно. Конечно, мы далеки от того, чтобы восторгаться фашистским режимом в Германии. Но дело