Рискованная игра Сталина: в поисках союзников против Гитлера, 1930-1936 гг. - Майкл Джабара Карлей

другие. Как повлияет договор о ненападении на франко-польские отношения? Польская безопасность была одной из причин конфликта между Францией и Германией. Во Франции было немало политиков, которые ранее предлагали пожертвовать польскими интересами ради соглашения с Германией. Сепаратный договор только подкрепит эти идеи, и в итоге Польша останется в полной изоляции. Было недостаточно просто предоставить полную гарантию безопасности польских границ. «Совершенно очевидно, — писал Литвинов, — что проблема Польского коридора и польско-германской границы не разрешается этим соглашением»[425].

Как сказал французский посол в Польше Ларош Антонову-Овсеенко, «Польша морально привязалась к Германии». В польской прессе развернулась кампания на тему Тешина — чехословацкого округа, в котором проживало много поляков, — что свидетельствовало о том, что маршал Пилсудский хотел расширить границы Польши. Это была его мечта[426]. В Варшаве полагали, что, отстранившись от Франции и приблизившись к Германии, Польша сможет реализовать свои собственные скромные территориальные амбиции. Скромные, конечно, но тоже опасные.

Вскоре Литвинову пришлось вступить в жаркий спор с польским послом из-за комментария в советской прессе. «Лукасевич тут же агрессивным тоном сообщил о недовольстве, которое вызвало в Польше заявление товарища Сталина о зигзагах в польской политике». У посла были и другие поводы для жалоб, в частности комментарии в «Известиях». Очевидно, что Сталин одобрил публикацию «тезисов» Литвинова. Нарком не пытался спорить. «Я спокойно выслушал Лукасевича», — написал он у себя в дневнике. Интересно, что польский посол получил спокойный ответ, а немецкого посла всего месяц назад за возмущенное замечание вызвали на ковер. Тогда Литвинов потребовал принести извинения, но не сейчас. Он вежливо отреагировал на все жалобы польского посла. Конечно, иногда нарком отпускал саркастичные замечания, но было понятно, что НКИД, что бы там ни думал Стомоняков, хотел сохранить и усилить сближение с Польшей, но не с Германией. Бек должен был приехать в Москву, и Литвинов не хотел, чтобы встреча отменилась, на что пытался намекать Лукасевич. Если верить отчету наркома, то можно сказать, что разыгрывался искусный дипломатический спектакль. Лукасевич был груб и порой перебивал наркома, но тот вел себя терпеливо и продолжал давать объяснения, когда появлялась такая возможность. Иногда терпение бывает вознаграждено, так как посол в итоге признался, что высказал свою позицию относительно визита Бека в Москву. Литвинов был изумлен и прочитал ему короткую лекцию о дипломатическом протоколе. После этого встреча завершилась[427].

Польского посла взволновала стычка с Литвиновым, и через неделю он отправился на встречу со Стомоняковым, чтобы разрядить атмосферу перед трехдневным визитом Бека в Москву. «Я пришел, — сказал Лукасевич, — по личной инициативе переговорить в совершенно частном порядке». Он все еще был сильно взволнован реакцией Москвы на «договор между Польшей и Германией» и речью Сталина на съезде партии. Он надеялся, что постепенно буря стихнет, но этого не произошло. Если и были какие-то изменения, то только к худшему. У меня не складывается впечатление, продолжил Лукасевич, что Бека примут как почетного гостя. Стомоняков выслушал длинный монолог и разразился таким же длинным ответом, детали которого нам неинтересны. Но суть заключалась в том, что Стомоняков заверил посла, что Бека непременно примут как желанного гостя. Лукасевич успокоился, но тем не менее выглядел взволнованным, даже когда уходил[428].

Бек в Москве

В итоге визит Бека состоялся, как и было запланировало. Все прошло без нежелательных инцидентов. О размолвке из-за речи Сталина забыли. Встречи Литвинова и Бека продолжались больше трех дней. Как писал нарком, беседа проходила с глазу на глаз. Темы были разные: Лига Наций, нацистская Германия, Прибалтика и другие вопросы, связанные с миром и безопасностью в Европе. Бек начал с того, что выразил опасения относительно Лиги Наций и ее слабости в решении международных проблем. Это вызывало «нервозность и нестабильность». С точки зрения Бека, проблему бесполезности Лиги Наций можно было решить, заключая двусторонние договоры, такие как, например, соглашение с Германией о «неприменимости силы».

«Я выразил мнение, — писал Литвинов в дневнике, — что существующая нервозность… вызывается не отсутствием [международных. — М. К.] инструментов для разрешения вопросов, а наличием реальных опасностей нарушения мира, для предотвращения которых действительно средств не найдено, и не только потому, что их нет, но и потому, что не все их ищут и хотят их найти». После этого началась долгая дискуссия по поводу соглашении о ненападении между Германией и Польшей. Литвинов спросил, почему, с точки зрения Бека, нацистское правительство согласилось на этот пакт, хотя различные веймарские министры от него отказывались. Бек ответил, что это объясняется внутренней слабостью, а кроме того, Пруссия прекратила свое существование. Гитлер понял, что Польша не является каким-то там «маленьким сезонным государством», которым можно пренебрегать.

Встреча наркома иностранных дел СССР М. М. Литвинова (справа) и польского министра иностранных дел Ю. Бека в Москве.13 февраля 1934 года. АВПРФ (Москва)

Литвинов подверг сомнению предположения Бека. Гитлер был объединяющей силой, которая опиралась в том числе на непризнание Польского коридора и реваншизм. Договор о ненападении не соответствовал этим постулатам и вызывал разногласия в Германии и в нацистской партии. И Пруссия никуда не делась. Наоборот: «Германия есть сплошная Пруссия». По сути, Литвинов объяснил Беку, что тот допустил ужасную ошибку. Затем нарком продолжил: «Прусские изречения о необходимости найти место под солнцем, об избытке населения, которому нужно найти новые территории для колонизации, глорификация военного духа, военных завоеваний находят себе наиболее яркое выражение в учениях гитлеровцев. О стремлениях гитлеровцев мы судим по прежней гитлеровской литературе, а не по тем политическим речам, которые Гитлер теперь произносит, переключаясь на пацифистскую фразеологию. Эти речи вызываются тактическими соображениями. Гитлеровцы так же, как и японцы, убедились, что бряцание саблей и громкие разговоры о необходимости и неизбежности войн и подготовки к ним мобилизовали общественное мнение всего мира против них. Учтя этот урок, гитлеровцы, как и японцы, отнюдь не отказываясь от основных принципов своей внешней политики и от подготовки к претворению этих принципов в жизнь, сочли за благо временно убеждать мир в своем миролюбии».

Пусть вас не вводят в заблуждение, добавил Литвинов, различия между возможными новыми захватами территории и восстановлением старых территорий, потерянных после Первой мировой войны. Это всего лишь тактический вопрос: когда, где и на что напасть в первую очередь. Именно поэтому обеспокоено так много стран. Договор с Польшей сыграл Гитлеру на руку. Еще больше их волнует отсутствие стандартного пункта о прекращении договора в случае нападения одной из сторон на третье государство».

Бек вежливо выслушал