Рискованная игра Сталина: в поисках союзников против Гитлера, 1930-1936 гг. - Майкл Джабара Карлей

Не сразу стало понятно, что британский посол навсегда уехал из Москвы. 29 марта, на следующий день после последней встречи с Овием Литвинов написал Сталину и попросил разрешения опубликовать еще одно официальное сообщение в ТАСС. «Я исхожу из того, что нам репрессивных мер со стороны английского правительства все равно не избежать и что поэтому наше сообщение делу не повредит, но оно все-таки будет уроком и для Овия, и для других послов»[205]. Литвинов по-прежнему полагал, что Овий неправильно представляет советскую политику в Лондоне, и он сможет это показать в своем коммюнике. Овий был не первым послом, который приукрашивал свои отчеты из Москвы. Французский посол Эрбетт также выбрал эту стратегию, хотя ее никогда не понимал МИД Франции или, возможно, не мог понять идеологически. Овий на самом деле неточно передавал в Лондон взгляды Литвинова. Он был не первый и не последний, кто так делал и делает. Также вмешался замнаркома Лев Михайлович Карахан, что было необычно, так как он не отвечал за Западную Европу. «В связи с отъездом Овия и кампанией, которую он и англопресса будет вести против нас, изображая Овия как агнца божия, надо предпринять кое-что для его дискредитации». Он продолжил: «Из разных источников мы знаем, что Овий настаивал на разрыве отношений с нами и что это не встретило сочувствия в Лондоне. Потерпев неудачу в этом, он хотел уехать, оставив Стрэнга поверенным; ему в свое время не разрешили этого. Известно также, что он получил указание свои донесения составлять более сдержанно, чтобы их можно было в случае надобности опубликовать, ибо опубликование его телеграмм с требованием разрыва было бы скандалом для англ[ийского] пра[вительства]».

Это было разумно. Карахан рекомендовал проинформировать британскую прессу о деятельности Овия, а лучше — лейбористов, которые симпатизируют СССР и могут устроить скандал в парламенте. «Мне кажется, — написал Карахан, — надо действовать в этом направлении и немедленно»[206].

Учитывая, что раньше Литвинов и Карахан были соперниками, нарком мог бы не оценить совет своего заместителя, хотя он, наверно, согласился бы с оценкой Овия — этакого британского Эрбетта, хотя не настолько стойкого. Через несколько дней Крестинский отправил Майскому неприглядную оценку Овия, назвав его смутьяном, который разжигает вражду после своего возвращения в Лондон: «Он очень самолюбив, очень упрям и злопамятен. Кроме того, он чванный, спесивый человек, желающий проводить политику сильной руки и не сумевший до сих пор за все три года понять, что по отношению к нам этой политики применять нельзя. Вначале он, может быть, сам надеялся, что при помощи бурного нажима удастся заставить нас отступить, освободить англичан, не передавая дела в суд. Потом он понял, что этого не будет, но свое правительство он сознательно информировал в том духе, что если на нас нажимать, то мы уступим. Этим он толкал и толкает англ[ийское] пра[вительство] на такие шаги, которые в своем логическом развитии, по его мнению, приведут к разрыву сначала торговых, а потом и дипломатических отношений. К этому он теперь стремится, это он рассматривал бы сейчас как свою победу, как свой реванш»[207].

НКИД читал телеграммы Овия или просто догадывался? Или же информация поступала «из разных источников», как сказал Карахан? Крестинский дал правильную оценку стратегии посла, изложенной в телеграммах в Лондон. Литвинов согласился с советом Карахана и подтвердил это в разговоре с молодым британским журналистом Гаретом Джонсом: «Овий был слишком бестактным и агрессивным. Он напрашивался на ссору, а его целью был разрыв дипломатических отношении… Мы не готовы принять его агрессию и бестактность. Это очень неудачный представитель»[208]. Литвинов сказал такое британскому журналисту, потому что хотел, чтобы все узнали, что он думает об Овие.

Овия отозвали. Что теперь?

Что касается англо-советских отношении, в начале апреля Литвинов был настроен пессимистично. Прочитав обвинительные заключения, он написал Маискому: «Знакомство с обвинительным актом заставляет меня опасаться довольно сурового приговора в отношении некоторых [обвиняемых. — М. К.] англичан». Торговля и торговые переговоры с британцами будут заморожены. Будут ли разорваны дипломатические отношения? «Трудно гадать относительно перспектив наших отношении с Англиеи. Я, однако, склонен думать, что, сколько бы ни старался Овии в Лондоне, заручившись содеиствием твердолобых, англ[ииское] пра[вительство] на полныи разрыв отношении не поидет, причем не последнюю роль будет играть забота его о судьбе осужденных англичан. Возможно введение эмбарго на наш импорт и более или менее длительная заминка в наших торговых отношениях». Литвинов не думал, что Овии вернется в Москву. Для британцев это была такая форма «наказания». Литвинов полагал, что на самом деле все к лучшему: «По существу же наши отношения с Англией только выиграют от отсутствия Овия в Москве». Возможно, МИД Великобритании потребует отозвать Майского, но, скорее всего, этим все и ограничится[209].

Литвинов встречался со Сталиным шесть раз в марте и одиннадцать раз в апреле (чаще, чем обычно), а также регулярно виделся с Крестинским, а в апреле — с Караханом. Так, например, он говорил со Сталиным 16 и 19 марта, то есть в те же дни, в которые он встречался с Овием, а затем 27 марта — перед столкновением с послом на шведском приеме и перед их последней встречей на следующий день. Исходя из этого, можно сделать вывод, что Литвинов подробно обсуждал политику со Сталиным, и вождь соглашался с его рекомендациями. Литвинов и Сталин иногда не сходились во мнениях, порой яростно противостояли друг другу, но чаще всего они придерживались одной и той же политики, даже когда Сталин жаловался на наркома Молотову и Кагановичу.

Овий вернулся в Лондон в воскресенье, 2 апреля, и на следующий день встретился с Кабинетом министров в узком составе. Но после этого он исчез из документов по делу «Метро-Виккерс». О нем не упоминает ни британский МИД, ни СССР. На него вскользь ссылается Ванситтарт 8 апреля, и на этом все[[210]. Для пояснения: разговор Литвинова с Овием с несколькими интересными опущениями был опубликован в «Известиях» 16 апреля. Он был переведен на английский и передан в британский МИД[211]. Никто не сделал пометки на полях и не составил длинный протокол. Всем было все равно. Овий остался в прошлом. Никто не собирался за него «мстить», хотя, возможно, он на это рассчитывал. Стрэнг занял должность временного поверенного в Москве. Он более бесстрастно относился к работе с советской стороной, а Майский