Рискованная игра Сталина: в поисках союзников против Гитлера, 1930-1936 гг. - Майкл Джабара Карлей

кризиса[216]. Литвинов передал письмо Майского Сталину, осторожно его дополнив. Он считал, что Майский порой «слишком оптимистичен», но однозначно согласился с ним по ключевым вопросам выхода из кризиса с минимальными потерями[217]. Он также рекомендовал дать визы британским корреспондентам. Поскольку Майскому задавали вопросы, нужно было принять решение, и Литвинов спросил Сталина, будут ли они допускать журналистов и в каком количестве: «Коллегия НКИД, обсудив этот вопрос, пришла к заключению, что, поскольку мы говорим о гласности процесса и о наличии серьезного обвинительного материала, который должен убедить всех беспристрастных людей в виновности подсудимых, огульный отказ был бы неправильно истолкован». Время суда приближалось, поэтому решение необходимо было принять как можно быстрее[218].

В тот день, когда Литвинов последний раз встретился с Овием, к Майскому приехал Джордж А. Макмиллан, член парламента от консерваторов и издатель, а также Артур Маршалл из «Бекос Трейдерс». Макмиллан явно был в советском посольстве новеньким, а Маршалл — завсегдатаем еще с 1920-х годов. Он был предпринимателем, и у него имелись экономические интересы в России еще до революции, поэтому он хотел заключить контракты с советским правительством. Таким образом он стал посредником между советскими дипломатами и британским МИД. Ванситтарт не хотел, чтобы в деле «Метро-Виккерс» были промежуточные звенья, так как не был уверен, что он получит точную информацию. «Более того, — добавил он, — на данном этапе мы не можем пытаться урегулировать вопрос во внесудебном порядке за спиной сэра Э. Овия и с помощью этого довольно хитрого метода»[219]. Тут Ванситтарт и Литвинов имели схожую точку зрения как о самом принципе, так и о фигуре Маршалла. Нарком терпеть не мог работать с посредниками, так как они редко правильно понимали, что им говорят, или же просто хотели заключить договоры с советским правительством. «Мой опыт в НКИД убеждает меня во вредоносности всяческих посредников, — объяснял Литвинов Майскому. — Исключения бывают так редки и случайны, что ради них не стоит нарушать общее положение об их нежелательности»[220].

Тем не менее никого лучше Маршалла найти не получалось, а обеим сторонам было удобнее работать через посредника. В Москве и Лондоне накалялись страсти. Британскому МИД приходилось иметь дело с разозленными журналистами и решать щекотливую проблему посла Овия. Почему это было так сложно — другой вопрос. Москва не собиралась поступаться принципами советского суверенитета и капитулировать перед британцами, а Овий подвергался беспощадной критике.

Майский поприветствовал Макмиллана и Маршалла в посольстве и записал их разговор. Макмиллан начал с того, что сказал, что представляет тех консерваторов, которые выступают против разрыва дипломатических отношений с СССР и за развитие торговли. Он также добавил, что недавно ездил в СССР и считает себя его «другом». «В довольно ярких красках, — писал Майский, — он описал мне настроения, господствующие сейчас в Консервативной партии. Настроения эти крайне опасны и угрожающи. До московских арестов большинство консерваторов относились к СССР в общем и целом спокойно. Сравнительно большая группа твердолобых злобствовала по “русскому вопросу”, но не имея сколько-нибудь серьезного влияния». После арестов начался ад.

«События в Мск [Москве] дали изумительный козырь в руки твердолобых. Он прямо свалился к ним “с неба”. Они никогда не могли даже мечтать о столь выгодном для себя лозунге. Неудивительно, что твердолобые лезут из кожи вон и стараются до максимума использовать благоприятную ситуацию. Их задачей является введение эмбарго на советские товары, но если им удастся достигнуть своей цели, то следующим этапом будет разрыв дипломатических отношений».

По словам Макмиллана, бушевали не только «твердолобые», гудело почти все руководство Консервативной партии. «Таких людей, как он сам, сохранивших трезвую голову и не забывающих о завтрашнем дне, в Консервативной партии сейчас сравнительно мало. Если бы правительство завтра вышло перед парламентом и заявило о разрыве отношений с СССР, — вся Палата (за исключением лейбористов и, может быть, десятка — другая либералов) встретила бы такое заявление оглушительными аплодисментами». Что тогда делать? Макмиллан сказал: «Я готов помочь, чем только могу… разрешить конфликт». Он попросил советскую сторону сделать ответный «жест» и освободить четырех оставшихся арестованных под поручительство без необходимости выплачивать залог. Так, возможно, удастся изменить тенденцию и предотвратить разрыв дипломатических отношений. Макмиллан и Маршалл сказали, что они постараются использовать свое влияние в консервативных кругах, чтобы найти выход из кризиса.

Майский не записал, как отреагировал на предложение Макмиллана, но отметил, что 29 марта, на следующий день, после обеда Маршалл снова приехал к нему на встречу. Он утром разговаривал с Кольером в МИД.

«По словам Маршалла, Кольер высказался в том смысле, что переговоры Овия с тов[арищем] Литвиновым в Мск [Москве] зашли в тупик, что Ф. О. [Форин-офис] не может толком себе объяснить, в чем там дело и почему у Овия ничего не выходит, но факт тот, что в Москве положение плохое. Поэтому в Ф. О. [Форин-офисе] назревает желание перенести переговоры из Мск [Москвы] в Лондон и попробовать чего-нибудь добиться с этого конца».

Майский снова не рассказал, как он отреагировал на полученную информацию. Маршалл уехал и вернулся вечером. Он снова разговаривал с Кольером. «На этот раз он пришел с такого рода “предложением”: если бы я попросил свидания с Кольером или Ванситтартом, то они охотно со мной поговорили бы о создавшемся положении и, может быть, мы общими усилиями могли бы найти какой-нибудь приемлемый для обеих сторон выход». Но Майский ответил, что не видит смысла в этой встрече: ведь газеты уже объявили, что на следующий день будет введено эмбарго на торговлю с СССР. А если это действительно так, то значит, государство не хочет сглаживать ситуацию, а, наоборот, идет на обострение конфликта. О чем тогда говорить?

Маршалл вернулся следующим утром, 30 марта. Он сказал Майскому, что накануне вечером ездил в МИД на встречу с Кольером и еще одним сотрудником, чье имя он отказался называть. Возможно, это был Олифант. Маршаллу сказали, что законопроект рассматривать не будут, чтобы не мешать попыткам урегулировать конфликт. На следующее утро в британском МИД Маршалл выяснил, что законопроект все-таки будет представлен в парламенте. Причиной стало официальное сообщение в ТАСС о последней встрече Литвинова и Овия. Оно вызвало «бурное возмущение» и было воспринято как признак советского упрямства. Поэтому в МИД было принято решение все-таки рассмотреть в парламенте законопроект. Маршалл также добавил, что Ванситтарт хотел пригласить полпреда на встречу, однако Майский повторил, что при условии введения эмбарго в ней нет никакого смысла. Маршалл снова вернулся в МИД. Он позвонил Майскому и сообщил, что рассмотрение