Рискованная игра Сталина: в поисках союзников против Гитлера, 1930-1936 гг. - Майкл Джабара Карлей

в это время стал более важной фигурой в Лондоне, где пытался найти выход из кризиса. Конечно, он не мог знать об арестах больше, чем НКИД, и жаловался, что они застали его врасплох. Впервые он узнал о случившемся от сотрудников «Метро-Виккерс» в Лондоне. Они позвонили ему, чтобы узнать, что произошло в Москве. «Это известие свалилось как гром из ясного неба», — писал Майский Крестинскому. Нам нечего было сказать об арестах, мы могли только обещать задать все необходимые вопросы Москве. «Не думаю, чтобы подобное положение могло послужить укреплению авторитета и престижа полпредства и торгпредства в Англии». Уж точно не в глазах британского МИД, где сотрудники полагали, что Майский не обладает нужной информацией и не может повлиять на Москву. На самом деле посольство не получало никаких новостей от НКИД целых пять дней. Не было ни информации, ни указаний. Когда Майского вызвали в британский МИД, у него не было указаний из Москвы, что делать, и он попал в неловкое положение. «Мы.„вынуждены были сами, на свой риск и страх, — писал он, — импровизировать меры защиты и контратаки против развернувшейся в Англии бешеной кампании, не вполне уверенные, что наши действия совпадут с действиями, предпринимаемыми в Москве».

В подобных обстоятельствах Майский удачно предвидел, что Литвинов, скорее всего, сказал Овию: помимо всего прочего, британские власти должны успокоиться и «не терять голову». Британские граждане подчиняются советским законам. Исключения составляют только дипломаты. Поэтому «угрозы разрывом торговых и дипломатических отношений не только не облегчают, а лишь осложняют положение». А именно это Литвинов сказал Овию. Как и нарком, Майский предупредил британскую сторону, что советское правительство не поддастся угрозам, а как раз наоборот. Утверждения о том, что сотрудники «Метро-Виккерс» не виноваты, представляли собой попытку обойти советские законы, а значит вмешаться во внутренние дела СССР. Подобные заявления (например, такие, как сделал Болдуин в Палате общин) могли привести только к одному результату: «заставить советское правительство в максимальной степени подчеркивать свой суверенитет»[212].

На встрече 16 марта Ванситтарт записал большую часть того, что он говорил Майскому, но не наоборот: «Посол… конечно, оспаривал мое заявление на протяжении всей беседы». Ванситтарт сказал примерно то же, что Овий Литвинову. «Я никому не угрожаю, — заявил он Майскому, — но я обязан убедиться, что советское правительство понимает, на что идет». Конечно, это была угроза[213].

Учитывая, что Ванситтарт не осветил комментарий Майского, нужно ему тоже предоставить слово и дать возможность рассказать о встрече. У Майского не было указаний из Москвы. Он сказал, что не знал подробностей дела и пытался импровизировать, отделываясь общими словами. «Я вынужден был, — писал он, — соблюдать в разговоре величайшую осторожность». Можно себе представить. Майский пытался отделить торговые переговоры от арестов в Москве и опровергнуть слова британцев о том, что их инженеры не могут быть ни в чем виноваты, но безуспешно. На каком основании, спрашивал он, британское правительство утверждает, что советские обвинения фальшивые? Какие есть этому доказательства? Тут, по словам Майского, Ванситтарт потерпел тактическое поражение, признавшись, что он всего лишь выражает общественное мнение[214].

В отчете Крестинскому Майский написал, что британская пресса пребывала в смятении. «Пресса с первого же момента арестов начала совершенно бешеную кампанию. Я видал на своем веку не одну антисоветскую кампанию в печати и не в одной стране, но кампания, развернувшаяся между 12 и 20 марта, превзошла все, что мне до сих пор было известно. Во-первых, она развивалась с молниеносной быстротой, а во-вторых, она охватила решительно всю прессу, за исключением коммунистической». Правое крыло «Дейли мейл» объединилось с «Манчестер гардиан». Макдональд и Саймон находились за границей, и их заменял Болдуин, поэтому правительство легко поддавалось давлению «крепкого» крыла Консервативной партии. Как писал Майский, именно этим объясняется «неосмотрительное» заявление Болдуина в Палате общин 15 марта. 16–17 марта ситуация обострилась до предела, и «нажим твердолобых и прессы создал в кабинете такое положение, что ряд его членов ([лорд] Хейлшем, [Дж. Г.] Томас и др.) стали открыто ставить вопрос о разрыве с нами экономических и даже дипломатических отношений». И только официальное сообщение в ТАСС о встрече Литвинова с Овием 16 марта слегка отрезвило британскую общественность.

Майский также писал об Овие и его роли в кризисе. «У вас, в Москве, по-видимому, существует представление, что Овий по всем спорным вопросам всегда занимает более непримиримую позицию, чем его лондонское начальство. Мне кажется, что это не совсем так… Одно из двух, — или Овий полностью отражает точку зрения Форин-офиса, или же Форин-офис слишком легко поддается убеждениям Овия». На самом деле у Майского сложилось впечатление, что британский МИД занял «бескомпромиссную позицию». Возможно, это было действительно так на первом этапе, но если мы говорим про 21 марта, то в это время Ванситтарт уже пытался замедлить движение к дипломатическому разрыву. То есть Майский был прав, по крайней мере, если говорить про первые дни кризиса. Он предупреждал, что британский Кабинет министров может ввести торговое эмбарго. Майский полагал, что советскому правительству нужно стоять на своем в принципиальных вопросах, которые касаются суверенитета страны, но можно пойти на уступки в том, что не задевает суверенные права СССР, например, в вопросе залога. «Такое маневрирование несомненно укрепляло бы в правительстве более умеренное крыло и вместе с тем давало бы меньше материала для антисоветской демагогии в печати»[215].

Из своего «английского окошка», как он его назвал, Майский отправил «в виде частного письма для Вас лично» депешу Литвинову, позволив себе предложить пути выхода из кризиса, которые будут «с минимумом неприятностей для нас». Хотя он откровенно написал, что не стоит себя обманывать, это дело оставит «серьезный след в советско-английских отношениях» в будущем. Поэтому Москве надо завершить судебный процесс как можно быстрее, без промедлений. «Ибо раз хирургическая операция неизбежна, то лучше ее сделать скорее, чтобы раньше мог начаться после операции процесс постепенного заживления раны». Но важно, чтобы судили инженеров «Метро-Виккерс», а не саму компанию. Как сказал директор компании сэр Феликс Поул, «Метро-Виккерс» хотела бы продолжить работу в СССР, «в крайнем случае, готов был бы примириться на признании виновности тех или иных индивидуальных служащих компании». Если суд задастся целью обвинить компанию, то тогда она, чтобы защититься, будет, само собой, выступать против советского правительства. «Это очень серьезная вещь», — добавил Майский. Доказательства должны быть убедительными, и если будут вынесены обвинительные приговоры, то наказание не должно быть суровым. Он также выдвинул и другие предложения, как можно успокоить британское общественное мнение и выйти из