Рискованная игра Сталина: в поисках союзников против Гитлера, 1930-1936 гг. - Майкл Джабара Карлей

Из Москвы быстро пришел ответ. Получив инструкции от Сталина, Крестинский предлагал попробовать воскресить Восточный пакт. Литвинов должен был сказать, что «ежели теперь же не будет вырешен вопрос о Восточной Европе, то авторитет Лиги Наций и вопрос об ограничении вооружений в будущем будут поставлены под серьезную угрозу, и что СССР придется стать на путь дальнейшего увеличения своей армии и авиации, ибо СССР будет считать, что он предоставлен самому себе». Возможно, советско-германский пакт о ненападении возник как компромисс. «В этом случае Вы могли бы согласиться на этот пакт, имея в виду, что пакт о ненападении в то же время пакт о неоказании какой-либо поддержки агрессору, и что пакт теряет силу, если одна из сторон нападает на третье государство»[1288]. Сталин отказался от этой идеи в 1939 году.

Проблемы возникали одна за другой. Переслав инструкции Литвинову, Крестинский написал Потемкину и предупредил его, что французы хотят задержать обмен официальными документами о ратификации. В Лондоне Фланден пообещал Литвинову провести этот обмен незамедлительно[1289]. Можно ли вообще было верить, что французы будут придерживаться взятых на себя обязательств? «Поведение французов, — писал Крестинский, — меня просто изумляет. Ведь для них должно быть ясно, что, если бы Гитлер стремился лишь сорвать франко-советский пакт, ему не нужно было бы вводить войска в Рейнскую область, а достаточно было бы с трибуны рейхстага заявить, что он сделает это, если французский Сенат ратифицирует пакт. Я почти не сомневаюсь, что, если бы Гитлер поступил так, пакт в Сенате не прошел». Крестинский отметил, что пакт, несомненно, был всего лишь предлогом, чтобы отправить войска в Рейнскую область. О том же говорил Лаваль Потемкину. Теперь у французов не было выбора. Они должны были следовать франко-советскому пакту, так как это была их гарантия на случай немецкой агрессии. Если отложить обмен документами, отношения с Германией лучше не станут, зато французы «рискуют серьезно испортить франко-советские отношения»[1290]. Крестинский высмеял трусость французов после нападения Германии. Если так поступил он, то это значит, что его более циничные коллеги в Москве всячески подшучивали над французами или, что хуже, интересовались, может ли Франция вообще быть надежным союзником.

24 марта Гитлер помог на время разрешить франко-советские сложности. Он отказался от всех предложений, полученных из Лондона, в том числе от Гааги. Повторная милитаризация Рейнской области уже произошла, но это, похоже, не беспокоило британцев в основном потому, что они выступали за переговоры с Гитлером. Французы, однако, разозлились, так как поняли, что их обманул вначале Гитлер, а потом — англичане.

Литвинов заехал в Париж и встретился там с Сарро, Фланденом и Леже. Они были разгневаны отказом Гитлера, в особенности потому, что понимали, что ничего не могут с этим поделать. Все понимали, что вернуться к Восточному пакту невозможно, но, по словам Литвинова, они выступали против любого соглашения, которое не будет гарантировать безопасность в Восточной Европе[1291]. Это был шаг в правильном направлении, но какова была его ценность для Москвы с учетом Рейнского провала?

Потемкин кратко резюмировал события, произошедшие в Париже после 7 марта. В том числе он дал исчерпывающее объяснение трусости французской политики. На Потемкина произвел большое впечатление разговор с Манделем, и он потом часто ссылался на него в своем отчете. Начал он с рассказа о сообщении, которое Фланден передал Идену в Женеве 3 марта. Читатели помнят, что в нем говорилось о том, что в случае, если Германия нарушит границы демилитаризованной Рейнской области, Франция проведет мобилизацию. «Вы убедитесь, что этот министр самым недвусмысленным образом обвиняет англичан в предательстве, выразившемся в том, что Гитлер был информирован из Лондона о необходимости помешать Англии и Франции договориться о совместном противодействии эвентуальному нарушению Германией режима Рейнской зоны».

В своем отчете Потемкин во многом повторил свои предыдущие записи разговора. Ему было что рассказать о том, как британцы обхитрили французов и заставили их отказаться от жесткой политической линии. Сдавший позиции Иден приехал в Париж, чтобы председательствовать на встрече сторон, подписавших Локарно. Там было решено перенести встречи в Лондон, а в итоге было решено, что дискуссия пройдет в Совете Лиги, который тоже заседает в Лондоне. Потемкин спросил Фландена, почему он согласился на такой вариант.

«Он ответил мне, что английские делегаты явились на Парижскую конференцию либо недостаточно информированными о позиции французского правительства, либо расположенными не принимать ее слишком всерьез. Когда-де они убедились, что французы отнюдь не склонны идти на какой бы то ни было компромисс, они обеспокоились. Иден заявил, что ему нужно вновь обсудить положение со своим правительством, что ему невозможно ежеминутно сноситься с ним по телефону и пр. Вслед за этим из Лондона поступила просьба — перенести туда и заседание Совета Лиги Наций. Фланден уступил».

Иден был министром всего несколько месяцев, но он уже вовсю хитрил, а оппозиция была слабая. Вначале он остановил укрепление англо-советского сближения, а спустя месяц обманул французов, заставив их отказаться от решительной защиты их самых важных интересов. Перенос переговоров и заседания Совета Лиги в Лондон, очевидно, было частью стратегии, направленной на запугивание Франции войной, хотя в Париже и без того было много страха, а также сочувствия нацистской Германии со стороны правого крыла. Британцы предложили всего-навсего гарантии безопасности и переговоры на уровне штабов, но все это не имело смысла после исчезновения буфера в виде Рейнской области и размещения вермахта у восточных границ Франции. Иден и многие его коллеги-консерваторы выступали за переговоры с Гитлером и против франко-советского пакта о взаимопомощи. Они шли к катастрофе, однако Сарджент пользовался успехом в МИД, а к Ванситтарту многие относились без уважения.

«Нечего говорить, — писал Потемкин, — о разочарованиях, которые ожидали Фландена в Лондоне». Об этом рассказал Сарро. По его словам, Фландену приходилось «преодолевать затруднения», как и должно было быть, с точки зрения коварного Альбиона. Правительство Фландена и Сарро также вызвало огонь на себя в Париже. Кампанию против кабинета начал Лаваль. Правая оппозиция старалась, как могла, и говорили, что даже Даладье активно выступает за кулисами. По словам Торреса, в этом участвовал даже Эррио, который осуждал жесткую линию, выбранную Фланденом и Сарро. Эррио был в панике и боялся войны. Он надеялся воспользоваться «пацифистскими настроениями в стране», чтобы привлечь голоса на