Рискованная игра Сталина: в поисках союзников против Гитлера, 1930-1936 гг. - Майкл Джабара Карлей

Фланден понимал, что в результате ввода вермахта в Рейнскую область Франция утратила стабильную позицию в Центральной и Восточной Европе. Он сказал об этом Ванситтарту, которого использовали как жилетку, когда хотелось поплакать. Ванситтарт записал по этому поводу: «Господин Фланден был сегодня очень расстроен и при личной встрече говорил искренне и удрученно. По его словам, он провалил свою миссию в Лондоне. С самого начала была тенденция отождествлять Францию и Бельгию, пострадавшие стороны, с Германией, виновной стороной. Конечно, мы должны были попытаться выступить посредниками, но мы зашли слишком далеко. Сами по себе предложения, которые Его Величество обсуждает с Фланденом, пропитаны этой несправедливостью: мы ставим на одну ступень виноватых и невинных… Далее Фланден сказал, спокойно и без враждебности, что эта встреча стала бедой не только для Лиги, но и для англо-французских отношений»[1271].

Британцы, казалось, ничего не имели против. Будет проще вести переговоры с Гитлером. Массильи, все еще занимавший должность помощника директора службы политических вопросов, считал ситуацию абсурдной: «Немедленные переговоры со страной, которая только что нарушила прекрасный действующий договор, по мнению французов, напоминает комическую оперу, тем более что Германия уже несколько раз совершала это международное преступление»[1272].

Скажите это Сардженту. На встрече с послом Клерком в Париже Леже заявил, что надо что-то делать, пока нет военных действий. Он имел в виду финансовые санкции. Другими словами, «такие страны, как Италия, Польша и Турция, которые сейчас колеблются, встанут на сторону Германии, так как будут уверены, что ее гегемония в Европе неизбежна, а западным странам придется в результате иметь дело с намного более сильным рейхом в обстоятельствах, которые менее благоприятны, чем сейчас». Настало время Жоффра, и мы больше не можем вернуться назад[1273]. Звучало хорошо, но британцы ни о чем таком не думали. В любом случае генерал Жозеф Жоффр, сражавшийся в Первую мировой войну, умер от старости, и не было другого великого командира, который мог бы его заменить. Леже был прав. Позиция Франции в Центральной и Восточной Европе пошатнулась. Поль-Бонкур думал так же[1274]. С санкциями не согласился Уигрэм, глава Центрального управления МИД: Великобритания пострадает от них сильнее, чем Германия[1275]. Шло много обсуждений того, какое можно найти решение, однако ничего не было сделано. Это устраивало британцев и сломало Францию. По мнению Сарджента, если Франция получит надежные гарантии безопасности, она успокоится и не будет пытаться заставить вермахт покинуть Рейнскую область. В обмен «мы должны получить право контроля над внешней политикой Франции в Европе», писал он. Сарджент не питал особого уважения к Франции и полагал, что ее обязательства на востоке были помехой на пути к заключению соглашения с Гитлером. Конечно, «условия меняются», полагал Сарджент, но Франция должна спасаться бегством от СССР, чтобы избежать войны с Германией[1276]. Интересно, что Москва, похоже, так и не узнала о ненависти Сарджента к СССР. Если все на самом деле так, то это, безусловно, провал советской разведки. В Лондоне многие враждебно относились к Франции. Отчасти это было связано с Сарджентом, который с большим презрением относился к Эррио и остальным «крайне левым», что бы это ни значило, которые «в кармане у большевиков и играют в русские игры, несомненно, с помощью русских денег». Он отмечал, что «пробольшевики», такие как Титулеску, в одной команде с Литвиновым[1277]. В этой игре мог быть только один победитель, и не очень красиво было со стороны британцев так обращаться с каким бы то ни было союзником. В работах англоязычных историков Сарджент выглядит слишком хорошо[1278].

Корбен решил обратиться с просьбой к Ванситтарту, но это было бесполезно, хотя Ванситтарт старался проявить сочувствие. «Самой страшной катастрофой, — считал Корбен, — могло бы стать отдаление Франции от Великобритании в результате лондонских встреч, так как это означало бы разрушение Европы и доминирование Германии над всеми более мелкими государствами». Корбен был совершенно прав, но кто его слушал и кто запомнил, что он говорил? Когда Корбен беспокоился, что Великобритания «не выполнит взятые на себя обязательства», Иден усмехнулся. «Не Франции читать нам лекции», — отрезал он[1279]. Сарджент бы одобрил.

Генерал Морис Гамелен в Париже полагал, что немцы блефуют. Гитлера может остановить только сильный «объединенный фронт», состоящий из Великобритании, Франции, Италии и Польши. Постойте-ка. А Гамелен говорил что-либо про СССР? Ни слова. А прошло всего восемь дней после ратификации пакта о взаимопомощи в Сенате. «Немцы не изменились, — полагал Гамелен. — Если мы сейчас не проявим твердость, то через несколько лет увидим “аншлюс”, после которого последует подчинение Чехословакии, а затем — Польши». Это был правильный призыв, да любой знающий человек сказал бы то же самое. Гамелен любил поговорить, но он противился мобилизации. Ванситтарт полагал, что, если начнется война, Великобритания сможет защитить Бельгию с помощью сухопутных войск. Любой другой вариант стал бы «фатальным»[1280]. Какие еще сухопутные войска? У Великобритании их практически не было. Две дивизии для Франции… на учебном полигоне.

В Париже Потемкин наносил визиты. Ненадолго появился призрак из, казалось бы, давнего прошлого. Лаваль пригласил Потемкина на встречу в Сенат. Как будто два старых врага решили предаться воспоминаниям, иначе трудно было понять, почему вообще они встретились. Они говорили о французской политической ситуации. Возможно, Лаваль полагал, что у него есть шанс вернуться. «Не без некоторого злорадства, — писал Потемкин в дневнике, — Лаваль констатировал, что правительство Сарро переживает критический момент. Лаваль не считает, впрочем, что акция Гитлера непосредственно вызвана ратификацией франко-советского пакта. Этот пакт является для Гитлера только предлогом. Гитлер давно задумал нарушить режим рейнской зоны». Сейчас было подходящее время, чтобы начать действовать, полагал Лаваль. Франция и Великобритания не ладят, а Италия выжидает в изоляции, так как она злится из-за санкций Лиги. Кроме того, Франция сейчас переживает предвыборную кампанию, полную разногласий, которая мешает национальному единству. Очевидно, что Германия выигрывает еще один дипломатический поединок. Для Лаваля «национальное единство» означало развал Народного фронта, изоляцию коммунистов, нейтрализацию социалистов и перетягивание радикал-социалистов к правому сектору. Фланден и Поль-Бонкур в Лондоне слишком много на себя взяли. Лаваль считал, что ситуация ужасна, и он мог бы найти из нее куда лучший выход… ну конечно-конечно! «Лаваль остается неизменно верен своей идее — именно, что европейский мир невозможен без соглашения Франции и Малой Антанты с Германией». Было очевидно, что нужно ответить Лавалю, но Потемкин предпочел