Сдавайся, это любовь… - Евсения Медведева
– Я летала… – остатки горечи вышли с резким выдохом. Закрыла глаза, погружаясь в прошлое, о котором никогда не говорила вслух. Все замерло на уровне ощущений, чувств. А теперь, когда все превратилось в слова, стало жутко. – Падение было бесконечным… Видела его глаза, переполненные злобой, ненавистью. Он говорил, что я убила его ребёнка! Убила… Понимаешь? Он в больницу посылал красные розы. День за днем. Букет за букетом. Монотонно изводил меня своим присутствием в моей жизни. Убивал. Душил. Напоминал о произошедшем, не давая возможности примириться с утратой. Я ненавижу розы, Кирилл. Я их ненавижу! В каждом гребаном букете была записка: «Для убийцы». Но я знала, что другого выхода из той квартиры у меня не было. Знала, что это был единственный шанс ухватиться за жизнь! Я летела и мечтала побывать на линейке сына, хотелось самой увидеть первые сигареты в рюкзаке школьника, учуять запах женского парфюма, да спалить за порнушкой, в конце-то концов! Я хотела прожить свою жизнь! Хотела не угробить жизнь своего ребёнка! Летела, прижимала руки к животу и молилась. Молчала всё это время… Знаешь почему?
– Я знаю, что у тебя не было выхода. Тебе не нужно мне доказывать, что твой выбор был единственным правильным. Я тебе верю, Люсёчек. Верю, – Кирилл достал сигареты, но потом выбросил на заднее кресло. – Это больной маньяк, и он никогда бы не выпустил тебя из той квартиры, не сломив. Ты ни в чем не виновата. Ты хотела жить, малыша. И имела на это право. Это твоя жизнь, это наша дочь, это наше будущее…
– Дочь?
– Витька же не простит брата. Скажет, что я бракодел, и не отпустит замуж мамку. А мне пиздец как хочется называть тебя Чибисовой, – он ласково пробежался по браслету, а потом поддел плетение, чуть поднял и разжал ладонь, на которой сверкала буковка «А». – Чибисова… Прости, кольцо купить не успел.
– Значит, это не из-за твоей деменции?
– Это для твоей деменции, малыша, – тихо рассмеялся он и ловко прицепил букву на своё законное место. – Чтобы ты помнила, что я всегда буду рядом. Буду бесить, мозолить глаза, а когда ты начнёшь путать берега, буду трахать… Ты будешь стонать, хрипеть, извиваться и молить, чтобы я остановился! Но я не остановлюсь, малыша… Я уже никогда не остановлюсь!
– Ты ужасный романтик!
– Я просто жутко влюбленный подросток, – он сгреб меня в свои объятия, рассыпая поцелуи по всему лицу. – Ну? Теперь-то ты отменишь эти нечеловеческие испытания? А?
– Ещё чего? Чибисов! Ты теперь с удвоенной силой будешь добиваться свиданий! – я стирала слёзы и смеялась во все горло. Откинулась телом на руль, задрала голову, смотря в тёмное небо, усыпанное гигантскими блискучими звездами. И в момент полного счастья, когда хотелось рассыпаться на миллион атомов, тишину салона нарушил лязг браслетов.
– У тебя был шанс, малыша, – прохрипел Кирилл, сдирая с меня платье. Второй браслет он пристегнул на ручку над водительской дверью, лишив меня возможности сбежать. – Я просил помилования. Ты отказала. Но тебе придётся сдаться, потому что это любовь…
Глава 41
– Чибисова! Чибисова! – эхом гуляло в голове. Жмурилась, сопротивлялась и, как мышка, зарывалась в мягкие складки одеяла, лишь бы не выныривать из болота сонной неги.
Ну, хорошо же тут? Хорошо…
Нет бесконечных телефонных переговоров, не нужно свыкаться с зудящей мыслью, что я теперь не одна… Это даже касается не ребёнка, чьё крохотное сердечко тихо постукивает у меня внутри, это касается настырного мужчины, заставившего моё по-взрослому сухое и местами потрескавшееся сердце биться в унисон с его.
Меня ломает, выворачивает, как наркомана, без дозы контроля, власти и чувства превосходства… Я с ним себя ощущаю девчонкой. Ей Богу! Хочется хныкать, канючить и просить мороженое перед ужином. Хочется греться у его пламени в глазах, хочется чувствовать бешеную мужскую энергетику и свыкаться, что как раньше уже ничего не будет. Это как в школе. Ты, будучи ребёнком, знаешь, что не получишь вафли, пока не сделаешь уроки. Ты знаешь, мама знает, даже соседи через стену это уже знают, но всё равно продолжаешь ныть и биться в нелепой истерике в попытке поспорить с «высшей силой». Так вот, лицом моей «высшей силы» стал майор Чибисов. Я, как шизофреничка, ловлю его слова, считаю вдохи, млею от теплого взгляда и лужицей растекаюсь в его руках.
– Я все равно тебя вижу, малыша.
– Ну и гад же ты, Чибисов! – непрошенные, необъяснимые и совершенно неуместные слёзы просто душили меня.
Хотелось и смеяться, и рыдать одновременно. Смеяться, потому что понимала всю абсурдность ситуации, в которой взрослая тетка-адвокат прячется в ворохе одеял от майора. А плакать, потому что мой мозг до сих пор не мог принять новость о беременности. Это была не та долгожданная беременность, после известия о которой подкашиваются ноги, немеет язык и съезжает кукушка. Это было чудо!
Невероятное чудо, на которое уже никто и не надеялся. Я просто смирилась с участью, не тревожа разодранную в клочья душу беспочвенной надеждой. Жила. Влюблялась. Замуж выходила. Но никогда не делала попыток забеременеть. Никогда! Любой секс с мужчиной, будь то муж, или мимо проходящий ёбарь, всегда был защищён. И одному Богу известно, что меня дёрнуло на том балконе позволить необъяснимую слабость. Это какая-то колдовская магия, агония сумасшедшего и внутренняя истерика, которую на тот момент могли снять лишь его бешеные от страсти глаза и вязкая масса, стекающая по ногам, как клеймо… Как след. Как метка собственной капитуляции.
– Люсёк, идём завтракать, – Кирилл потянул меня за ноги, буквально вытаскивая из белоснежного гнезда. – Потому что ещё пара минут, и ты надумаешь херни какой-нибудь. Чую беду, ой, чую…
– Прям завтракать?
– Ага. Прям сам приготовил, – когда моя голая задница вырвалась из плена простыней, Чибисов наглым образом шлепнул по ней, а потом так смачно поцеловал и огладил пекучее место. И боль как рукой сняло… Как
