Осень по договору: Жена на шесть месяцев - Ива Шелест

Мы лежали в темноте, и я думал о том, как странно устроена жизнь. Полгода назад я был успешным холостяком, который жил только работой. Сейчас лежу в постели с женщиной, которую люблю, в доме своего отца, которого боялся и ненавидел одновременно. И впервые за много лет чувствую себя целым.

— Спи, — прошептал я Нике в волосы. — Завтра будет новый день.

Она заснула быстро — устала от пережитого стресса. А я лежал без сна еще долго, слушая ее дыхание и думая о будущем. О том, что теперь у меня есть что терять — без притворства, по-настоящему.

За окном завывал ветер, где-то вдали ухала сова. Лес жил своей ночной жизнью, равнодушный к человеческим драмам. И в этом было что-то успокаивающее — природа продолжала свой цикл независимо от того, что творится в мире людей.

Завтра начнется новый день.

Глава 44. Ника: Откровения у камина

Проснулась я от непривычной тишины. В городе всегда есть фоновый шум — машины, голоса, лифт. Здесь только ветер в кронах сосен да редкие птичьи голоса.

Глеб спал рядом, откинувшись на спину. Во сне он выглядел моложе — морщинки у глаз разглаживались, лицо становилось мягче. Я лежала и думала о том, что за два месяца совместной жизни так и не поняла, что у него на душе. Знала его привычки — как пьет кофе, как хмурится над документами, как засыпает с книгой. Но что происходит у него в голове, когда он замолкает посреди разговора и смотрит в окно?

Встала тихо, чтобы не разбудить, и спустилась на кухню. Хотелось сделать что-то приятное — приготовить завтрак, пока он спит. В холодильнике пусто, но в кладовой нашлись овсяные хлопья и банка меда.

Пока варилась каша, ходила по дому, рассматривая то, что вчера не заметила. Дом красивый, но холодный. Дорогая мебель, идеальный порядок — и никаких следов жизни. Ни семейных фотографий, ни книг с заложенными страницами, ни забытой чашки. Музей, а не дом.

Только в кабинете отца чувствовался живой человек. Книги с пометками, документы, фотографии на стенах.

— Завтрак готовишь?

Глеб стоял в дверях в домашних штанах и футболке, с взъерошенными волосами.

— Немного соскучилась по готовке.

Он сел за стол, наблюдая, как я раскладываю кашу по тарелкам.

— Странный дом, — сказала я. — Красивый, но какой-то пустой.

— Отец не любил беспорядок.

— Это не беспорядок. Это жизнь. Следы того, что здесь кто-то живет, а не просто ночует.

— Здесь ведь никто и не жил до нашего приезда, помнишь?

После завтрака мы вышли в лес. Воздух был морозный, чистый. Глеб показывал мне тропинки, которые помнил с детства — к старым соснам, к замерзшему ручью, к поляне, где любил играть.

— Один играл?

— В основном да. Отец был занят работой, а других детей сюда не привозили.

— Скучно не было?

— Нет. Мне нравилось придумывать истории, строить шалаши. Можно было часами сидеть у ручья и просто думать.

Мы дошли до поляны, где деревья расступались, открывая зимнее небо. Тихо, красиво, никого вокруг.

— О чем думал? — спросила я.

— О том, каким стану, когда выросту. Казалось, что взрослые знают все ответы, умеют решать любые проблемы.

— А сейчас знаешь ответы?

— Сейчас понимаю, что вопросы оказались сложнее, чем думал в детстве.

Он обнял меня посреди заснеженной поляны. Мы стояли одни в огромном лесу, и это не пугало — наоборот, создавало ощущение защищенности от внешнего мира.

Домой вернулись к обеду, замерзшие, но довольные. Глеб растопил камин, я заварила чай. Устроились в гостиной — я с книгой, он с документами на ноутбуке. Тихо и спокойно.

Во второй половине дня Глеб пошел рубить дрова. Стоял во дворе в одной рубашке, несмотря на мороз, и ритмично махал топором. Движения были точными, сосредоточенными — видно было, что это помогает ему думать, снимать напряжение.

— Давно не работал руками, — сказал он, зайдя в дом. — Забыл, как это расслабляет.

— В детстве часто дрова рубил?

— Отец так голову проветривал. И меня приучил.

Вечером позвонили Соне. Связь была плохая, но дозвонились.

— Мам! Как дела в лесу?

— Хорошо. Тихо здесь. А у тебя?

— Отлично! Контрольную по математике написала на четверку. А еще нас в планетарий возили — так интересно было! И с Валей из параллели подружилась, она меня в гости на выходные приглашает.

Соня рассказывала о школе, друзьях, планах. Было слышно, что она счастлива — учится в хорошем лицее, заводит друзей, строит планы на будущее.

— Передавай Глебу, что я решила ту задачку! Сама, без подсказок!

— Передам, — пообещала я.

— А когда вы вернетесь?

— Скоро, милая. Неделя, может, две.

— Хорошо. Не то чтобы я скучала, конечно...

После разговора с Соней настроение поднялось. У нее все хорошо, учеба идет, никто не доставляет хлопот.

Глеб достал из погреба бутылку вина — старую, с пыльной этикеткой.

— Отцовские запасы, — пояснил он. — Хорошее вино, выдержанное. Жалко было его одному пить.

Мы устроились у камина с бокалами. Вино было плотное, терпкое, согревающее.

— Расскажи мне об отце, — попросила я. — Каким он был человеком, не как руководитель, а как отец.

Глеб долго молчал, глядя на огонь в камине.

— Сложным. После смерти мамы стал еще сложнее.

— Как именно?

— Замкнулся. Раньше мы хотя бы разговаривали — о школе, о планах, о всякой ерунде. После ее смерти говорили только о деле. Как будто все остальное потеряло смысл.

— А ты пытался с ним говорить о личном?

— Пытался. Но он отмахивался. Говорил, что работа важнее, что нужно думать о будущем компании, а не о прошлом.

Глеб покрутил бокал в руках, наблюдая, как вино стекает по стенкам.

— Он очень любил маму. Когда она заболела, возил ее по лучшим клиникам мира, тратил безумные деньги. Но ничего не помогло.

— И как он это перенес?

— Плохо. Первый год почти не работал, сидел дома. А потом как будто что-то сломалось внутри. Стал работать по восемнадцать часов в сутки, требовать от всех максимальной отдачи. И от меня в том числе.

— Ты его понимал?

— Нет. Мне было пятнадцать, я сам горевал по маме. А он вдруг стал чужим, холодным.