Сдавайся, это любовь… - Евсения Медведева
– Чисто. К твоей тачке никто не подходил, – Генеральчик отдал мне ключи от своего «японца».
– Значит, сюрприз подкинули не здесь, – махнул другу, хлопнул по плечу Витьку и открыл дверь машины. – Где мамулька наша? Соскучился, аж уши трещат.
– Улетела в Турцию, – взревел Витька, продолжая вымещать злость на панели авто. Он лупил с такой силой, что ладони стали красными, примерно в цвет лица Лёхи, ошалело наблюдающего за пытками над своей красавицей. – А меня экстренно отправила в Питер.
– А ты?
– А я не полетел. Не мог не вернуться, понимаешь? Кирилл, я не мог!
– Тогда давай так, – вырулил с парковки, вклиниваясь в поток автомобилей. – Я сейчас делаю вторую попытку посадить тебя на самолёт, вот только обмануть меня уже не выйдет, сыночка.
– А мама?
– С мамой всё будет хорошо. Отец же не знает, где мать?
– Нет.
– Вот и я не знаю. А ты знаешь?
– Нет… – выдохнул Витя, изо всех сил пытаясь успокоиться. Смотрел на меня в упор, словно пытался мысли мои прочитать или в морду дать, я так и не понял. – Он вернулся. Опять приехал, чтобы всё разрушить! Знаешь, что с Мусей было? Не знаешь… Она ж слишком гордая, чтобы довериться и помощи попросить…
– Вить, я, конечно, сам узнаю всё, но ты можешь мне очень сэкономить время, которого и так мало, – я свернул на объездную в сторону аэропорта, где можно было спокойно встать в правый ряд и внимательно выслушать перепуганного пацана.
– Мама никогда не рассказывала мне подробностей. Эта тема стала табуированной, запретной, поэтому из фактов у меня только детские воспоминания. Они уже развелись, кажется, когда на нашу семью посыпались тридцать три несчастья. Сначала сгорела дача бабушки и дедушки, где мы с мамой поселились на лето, потом чудным образом вспыхнула проводка и в их квартире, дальше мы вновь оказались в доме отца, а через неделю за мной пришли…
– В каком смысле пришли? – я закурил, буквально впитывая каждое слово.
– Не помню, Кирилл, – Витька растирал лицо ладонями докрасна. – Помню, как они ругались, без конца ссорились. Но всё закончилось одним тихим вечером, когда отец, не повысив голоса, просто ушёл. Я притворялся, что сплю, наблюдал, как мама собирает наши вещи, а когда открыл дверь, наткнулся на тёток с какими-то бумажками в руках. Помню рёв Муси, помню её мольбу, но меня всё равно забрали, определив в какой-то интернат. Мне было лет семь, кажется, но я до сих пор помню запах хлорки, сладкого какао и монотонный звук детского плача, а ещё помню лицо матери.
– Тебя отец забрал? – в голове была такая каша, что без архива мне все воедино не собрать.
– Нет, мама с дядей Мироном, – Витька окончательно успокоился и с благодарностью принял из моих рук бутылку воды. – Мы ещё долго жили у него дома, а потом мама выпала из окна. Кирилл, скажи, что он с мамой ничего не сделает! Пообещай мне!
– На сколько улетела мать?
– Говорит, на две недели. Только ты ей не говори, что я приезжал к отцу.
– Я обещаю, что с твоей мамой ничего не произойдет…
Глава 28
Тишина квартиры пугала. Если раньше это казалось благодатью после шумного трудового дня, то теперь мне было так плохо, что внутренности все сжимались в спутанный клубок стальных канатов.
Бродил по периметру полупустой комнаты, кружа над разложенными по полу листами из разных дел: поджог квартиры Котаевых, загадочное падение Люська́ из окна, поспешно закрытое дело Баранова по взятке и наркоте, а ещё Генеральчик скрепя сердце притащил мне папку на какую-то Анну Лисицыну.
– Что это? Ты мне просто в нагрузку все висяки подкидываешь, что ли? Думаешь, я сгоряча все раскрою, и тебе вернут майора? Тогда и дело Кеннеди тащи, чего уж мелочиться? – упал в кресло и прямо из горла отхлебнул водки, закусив домашним солёным огурцом, банку которых тоже притащил Лёха.
Друг не успел ответить, потому что входная дверь скрипнула, и громкий топот вперемешку с хриплым гоготом друзей нарушил мою уютную, но удушающую тишину.
– Чибисов! – Гера обнял меня, а потом водрузил тяжелую гирлянду из разноцветной чурчхелы на шею с таким видом, будто олимпийскую медаль, не меньше. – Презент из Сочи. Закусывай, друг, а то язву схлопочешь.
– А мой дед всю жизнь язву водярой прижигал, – Лёха рассмеялся, приветствуя вновь прибывших Королёва, Керезя и Дония.
– Ну, всё правильно, умер-то он не от язвы, а от «белочки», да? Значит, рабочий метод. Русский парадокс, – Доний бросил на стол стопку коробок с пиццей. – Мы сначала её методично выжигаем, а потом лечим. Причем одним и тем же средством. Ну? Чем займёмся?
– Лечить будем. Лечить… – открыл шкаф и выставил рюмки на стол.
После первой дозы «лекарства» по периметру кучи вырезок из старых дел выстроились уже всей компанией.
– Так вот, – Лёха поднял принесенную папку с пола и снова сел в кресло. При этом лицо у него было такое, будто трактор по нему проехался с навозом. Он скривился, поспешно перевернул первую страницу с мелкой паспортной фотографией и с облегчением выдохнул. – Лисицына Анна. Именно она была второй, кто дал показания в пользу Баранова, якобы он в тот вечер, когда тебе «причудились» доллары и героин в том самом конверте, был дома.
– А чего это ты из лица куриную жопку сделал, Генеральчик? Знаешь её, что ли?
Лёха молчал, да так, что зубы скрипели. Сыпал искрами, будто хату мою пытался спалить ко всем чертям. Так-так-так… Кажется, уже тепло, движемся дальше.
– Я её знаю, – Мирон сел прямо на пол, открыл коробку с пиццей и стал уминать, будто не ел год. – Это подруга Люсьен, они с садика, кажется, вместе.
– Ну и зачем мне это? – сел рядом, раскладывая дела по хронологии. Может, так что-то сложится? – Говори, Генеральчик, я же вижу…
– А на следующий день после того, как ты, сопливой сержантик, запер Баранова в обезьяннике, а начальство его выпустило, Анну Лисицыну вызвали на допрос. Сам догадаешься, кто? Или подсказать?
– Ну…
– Де́ла в архиве
