Все началось с развода (СИ) - Томченко Анна
— Паапаа к лёле веди.
Они так и жили на этаж выше и поэтому Леночка прекрасно знала, что надо только попросить. Я оказывается, так многого не видел, пока росла Зина и Гордей. Я так многого не замечал.
Тяжесть и боль с каждым прожитым днём все сильнее давили на душу.
Я был словно заперт в каком-то пространстве, из которого не мог выбраться.
Это наказание, это вина.
закономерно пришло дебильное чувство фаталиста — ничего уже не исправить.
Я успокоился.
Я принял с честью свои ошибки.
Леночку я не считала ошибкой.
Это уже моя кровь. Мой ребёнок. Ненужное дитя, в котором сейчас была сосредоточена вся моя жизнь. Если бы с ней что-то случилось, тогда бы чертов сейф в кабинете оказался открытым, а на стекле за письменным столом были бы алые кляксы.
Это мой закономерный итог.
Вся моя жизнь сосредоточена теперь была вокруг ребёнка. Я только за это держался, потому что ничего другого мне уже не оставалось. А если честно и не хотелось. Я врал, когда говорил ‚ что не хотелось, потому что мне хотелось обратно в мою семью. Новой семьи мне не нужно было. Мне не нужна была ни женщина, ни подруга, ни любовница. Каждый творец своего счастья и несчастья как выяснилось тоже.
Поставив бокал с шампанским на край столика, я медленно двинулся в толпу гостей.
Родители Дани поздравляли Зину, лохматили волосы Митьке. Он улыбался щурился и был безумно похож на Гордея. Такой же шебутной, подвижный. Я улыбался и шёл сквозь толпу за золотом волос.
Знал ‚ что оттолкнёт и не заговорит даже, но все равно шёл.
И нашёл её на маленьком открытом балкончике. Алёна опиралась ладонями о перила, рассматривала цветущий сад.
— Привет. — Тихо сказал я, тяжело вздохнув.
Алёна вздрогнула, обернулась ко мне. В глазах невысказанный вопрос, а на губах мягкая грустная улыбка.
— Здравствуй, Альберт:
Эпилог
Расставаться с Максом было похоже на то, что просто отрезаешь от себя куски живого.
Уходить от предателя мужа было легче, там чётко было понимание, что он плохой.
А Макс был хороший.
Макс был хороший настолько, что я не могла обрекать его на жизнь со мной, я ведь ничего не могла ему дать. И он этого не понимал и заставлял моё сердце только сильнее разрываться в груди. А я знала, что, если бы мне было на него наплевать, я бы с ним осталась. Но за три года, которые мы были вместе, я стала частью его. Не могла я желать ему такого, что он разочаруется. Он молод, он горяч, и действительно, то кольцо, которое лежало все это время, оно должно было найти свою хозяйку.
Если оно не нашло меня, значит, это о чем-то то говорит.
Спустя ещё год я все-таки решила победить своих демонов. И приехала к Мите на день рождения. До этого у нас все праздники были поделены надвое. До этого у нас было состояние того, что имя отца это, как имя Волан де Морта, того, кого нельзя называть.
Гордей справлялся с этим на все сто процентов, а Зина плакала. Потому что Зина оказалась воспитана настоящей девочкой. Слишком ранимой и даже в свои года не понимающей, что мама с отцом могут просто разойтись, она не говорила, ничего не показывала, как недовольна, она просто плакала.
И я об этом не знала, пока в какой-то момент не застала её на одной из встреч с красными глазами.
— Он все разрушил, он все предал. — Дрогнувшим голосом сказала дочь— И мне больно от всего, мне больно от того, что ты живёшь в какой-то закрытости. Мне больно от того, что ты боишься полюбить.
Нам всем больно, и она была права.
Я все-таки решила, что со своими демонами надо разобраться, поэтому стояла, смотрела на Альберта, который за эти года постарел до ужаса. Не только в волосах, но и в щетине появилось много седой россыпи. Смотрела и понимала, что сейчас
передо мной стоял не мой бывший муж изменник, а человек, у которого трое детей, младшую дочку он растит сам, человек, который строит бизнес, который закрылся от мира, который запер все чувства на замки.
Я стояла, глядела на Альберта, и это был не мой муж, с которым я разводилась, не мой муж, за которого я выходила замуж, это был другой человек. Но все равно с его именем.
— Здравствуй... — Тихо прошептала я и вздохнула.
— Ты не изменилась. — Мягко выдохнул Альберт, делая несколько шагов ко мне, поравнялся, опёрся локтями о перила балкона, вздохнул, посмотрел в темнеющее небо.
— Спасибо.
Но он был не прав. Я изменилась. И одним из показателей моих изменений стала медицинская карта, в которой черным по белому было написано, что и климакс пришел, и как бы мой врач не старался его оттянуть, это было неизбежно и то, что сердце у меня сбоит и давление скачет на погоду.
Я изменилась.
— Ты один?
— Да, — тихо произнёс Альберт и посмотрел на меня искоса. — Она ещё мала для того, чтобы появляться на таких мероприятиях, а ещё для того, чтобы причинять тебе боль.
— Ты назвал её моим именем.
— Знаю, сглупил. — Произнёс он, опуская глаза. — Может быть, выглядело как издёвка. Но я так не хотел терять тебя. Я так хотел, чтобы у меня была моя.
Альберт прикрыл глаза и зажал их ладонью, не позволяя злым скупым слезам появиться.
А я не знала, как к этому относиться, к имени девочки, у которой не было нормальной жизни, ко всей этой ситуации. Но и прятаться я больше не хотела. Мне достаточно было тех лет, которые я выторговала у судьбы.
— Это страшно. — Заметила я, опираясь на локти рядом, отставила бокал в сторону, и Альберт кивнул. — Ты же уходил к любимой женщине.
И в глазах его столько боли, отчаяния. нечеловеческой какой-то тоски, волчьей тоски.
— Я уходил от любимой женщины, потому что думал то, что совсем не нужен ей. Вот так правильно должно было звучать моё признание.
Каждый думал о своём, я о том, что когда-то нам все равно придётся поговорить обо всем. У нас двое детей, и мы не могли продолжать бегать друг от друга. Я не хотела, чтобы на свадьбе Гордея присутствовал кто-то один из родителей. Я не желала, чтобы на восемнадцатилетие Мити была только бабушка либо дедушка.
— Не возвращайся — прошептал Альберт, я послушно кивнула.
— Не вернусь. Но наверное, все-таки честно могу сказать, что простила. Своё горе ты выпил до дна.
Я не знала, что будет, я не представляла, как сложится наша жизнь дальше.
Но первый раз я столкнулась с Еленой на похоронах свекрови, которая ушла после долгой болезни. Я знала, как больно Альберту, как он метался бешеным зверем от того, что мать уходит, я знала, как больно свекрови, поэтому была с ней.
До самого конца.
И даже когда Альберт приехал в больницу, я все равно держала её руку.
Тогда я на её похоронах познакомилась, точнее, не познакомилась, а впервые увидела Елену. Она стояла хрупкая, тонкая. В чёрном закрытом платье. У неё были светло-русые волосы с золотым отливом. Его большие глаза. Она плакала, дрожала. Наклонялась к гробу, шептала, что очень, очень любит бабушку.
А я отводила глаза.
Но это было через много лет потом.
А сейчас, после дня рождения Мити, была старая кондитерская, из которой по утрам ароматно пахло ванилью. А на душе приятно грела корица. В эту кондитерскую меня привозил Альберт после работы, когда мы были ещё очень молоды, когда ещё Зиночка была маленькой. Альберт привозил меня, заказывал школьное пирожное, ставил передо мной большую кружку какао.
Сейчас эта кондитерская выглядела по-другому, называлась три пончика. И имела ряд красивых аккуратных столиков на летней террасе.
За один из которых и подсел Альберт. Поставил передо мной школьное пирожное, большой стаканчик с какао и вздохнул, и я подхватила аккуратную тонкую ложечку, отколупнула с краю пирожное и запустила в рот.
Нет, мы не были вместе, мы не жили вместе, мы просто были рядом, потому что поврозь невозможно. Нет мы не собирались съезжаться. Мы не заговаривали ни о каком браке, мы не заговаривали ни о каком прошлом.
