Гнев изгнанника (ЛП) - Джей Монти

Но Фи, несмотря на всю свою резкость и колкость, где-то внутри все еще остается хорошей девочкой.

Поэтому она позвонила единственному человеку, который, как она знала, сможет вытащить ее из этой ситуации.

Разговор с отцом был коротким. Несколько тревожных бессвязных фраз, закончившихся словами:

— Папа, что ты делаешь?

— Звоню твоим дядям.

Я слышал отрывками его ответ, прозвучавший в трубке три сигареты назад. Сегодня не только я впервые совершу убийство, но и, возможно, умру.

— Сейчас не время для твоего ворчания, — шипит Фи, останавливаясь и бросая на меня гневный взгляд. — В двух шагах от нас лежит труп, мой отец будет в ярости, а дождь испортил мне, блять, прическу. Так что сделай нам обоим одолжение и не зли меня сейчас.

В ответ раздается раскат грома, небо пронзают молнии, освещая острые очертания деревьев, словно призрачные пальцы, тянущиеся к нам.

Она стоит, глядя на меня прищуренными глазами, скрестив руки на груди, промокшая до нитки, а дождь прилипает к ее волосам, которые торчат в разные стороны.

Мне так много, черт возьми, хочется сказать. Так много, что это сдавливает мне горло, отчаянно пытаясь вырваться наружу. Но я не могу этого сказать. Не сейчас, и, может быть, никогда.

Если я открою эту дверь, если она поймет, что я ничего не знал, чувство вины разорвет ее на куски.

Я должен злиться из-за пожара. Я должен хотеть бросить ей это в лицо. Заставить ее признать, что она ошибалась насчет меня.

Что она арестовала меня и изгнала без всякой причины, но я не могу.

Потому что можно только представить, какую боль она испытывает. Фи несет это бремя в одиночку, и я уверен в этом, потому что Окли был бы мертв, если бы ее семья знала.

Я ублюдок, но я не сделаю этого с ней. Никто не заслуживает подобного. Не после того, через что она прошла.

Поэтому я молчу. Зарываю слова глубоко в себе вместе со всем остальным дерьмом, которое я никогда не скажу. Потому что некоторая правда не стоит того вреда, который она может причинить.

Я бросаю сигарету на землю, и окурок шипит, ударяясь о мокрую землю. Хватаясь за ворот своей футболки, я стягиваю ее через голову и чувствую, как холодный воздух обволакивает мою обнаженную грудь.

— Возьми, может хоть волосы спасти сможешь, — бормочу я, протягивая ей футболку. — Но с истерикой твоего отца ничего не сделаешь.

Фи смотрит на влажную ткань в моей руке, как на какой-то инородный предмет, в ее взгляде видна нерешительность, прежде чем она вырывает футболку из моей руки. Она делает шаг назад, увеличивая расстояние между нами, ее движения резкие, оборонительные.

С раздраженным вздохом она наклоняет голову вперед и оборачивает футболку вокруг волос, скручивая ее в импровизированное полотенце. Дождь барабанит по ее плечам, но по крайней мере это спасает ее волосы от раздражающей погоды.

Когда она снова выпрямляется, ее рот раскрывается.

— Почему ты…

— Не помню, чтобы «Перчатка» была такой драматичной.

Холод в голосе пробирает меня до костей, лед проникает под кожу и заставляет мурашки бежать по спине. Я поворачиваю голову вправо и замечаю четыре фигуры, выходящие из тени.

Я чувствую, как замер лес, как замер дождь, словно сама природа затаила дыхание.

— Тэтч, — тяжело вздыхает Сайлас. — Ты всегда был чертовски драматичным.

Сайлас Хоторн даже не взглянул на меня, когда подошел к Фи. Я не могу его винить – мой отец однажды выстрелил в него.

Он был смертельно спокоен, когда его темные глаза скользили по ней, впиваясь в каждый сантиметр ее лица, тела, ища любые следы повреждений.

Он был огромным, как в размерах, так и в своем устрашающем облике. Тот человек, который заставляет людей отступать на шаг назад, даже не осознавая этого.

Но что-то в чертах его лица смягчается, когда он обнимает Фи, прижимая ее к своей груди, а затем целует ее голову, прикрытую импровизированным полотенцем.

Я не могу вспомнить ни одного человека, живого или мертвого, который бы заботился обо мне настолько, чтобы даже задаться вопросом, не пропал ли я, не говоря уже о том, чтобы прибежать на помощь по первому звонку.

— Кто ответственен за прекрасную реконструкцию лица этого человека?

Мой взгляд устремляется на Тэтчера, который приседает рядом с трупом, в кожаной перчатке сжимая волосы парня и поднимая его голову, чтобы осмотреть то, что я сделал с его лицом.

Лунный свет падает на его бледную кожу, освещая края его сшитого на заказ пальто, скользящего по лесной земле. Жутковатый образ Носферату8, который он создает, ничуть не умаляет миф о Тэтчере Пирсоне.

Он – воплощение жестокости, а его фамилия является синонимом убийств и кровопролития. Это только усиливает ледяную отрешенность в его глазах.

И хотя не он направляется прямо на меня со сжатыми кулаками, я достаточно мужественен, чтобы признать, что Тэтчер пугает меня, блять.

— Что ты сделал, и отвечай, блять, быстро, Джуд, — Рук выплевывает мое имя, его голос сочится ядом.

В его глазах сейчас горит столько адского огня, что я понимаю, что сегодня я имею дело не с судьей.

А с бывшим анархистом. Поджигателем.

Я наклоняю голову, позволяя своим глазам застыть на его, подразнивая.

— Кто сказал, что это был я?

Возможно, не очень умно с моей стороны тыкать палкой в осиное гнездо, но честно? Мне плевать, если они пару раз меня укусят. Четыре надоедливых занозы в моей заднице.

Рук, Алистер, Сайлас и Тэтчер.

Это те люди, которых Пондероза Спрингс научилась уважать из страха перед последствиями.

Они владеют всем. Каждый проклятый сантиметр этого гнусного городка принадлежит им.

На протяжении десятилетий их присутствие было черным облаком. Слухи, правда и ложь кирпич за кирпичом выложили их зловещую репутацию. Это превратило их в нечестивый миф, о котором ни один местный не осмелится шепнуть.

Я знаю, на что каждый из них способен по отношению ко мне.

Просто мне все равно.

Мне нечего терять, потому что у них нечего у меня отнять.

— Не время умничать, пацан. Поверь мне.

— Тогда я могу поумничать в другое время? — я приподнял бровь, голос мой был пропитан сарказмом.

Тэтчер хмыкает, в его голосе нет ни капли юмора.

— Карма – действительно самый сладкий подарок. Как тебе лекарство, Ван Дорен?

Рук делает шаг вперед, явно раздраженный, и приближается ко мне. Ну, насколько может – я выше его как минимум на восемь сантиметров.

Едва сдерживаемая ярость бурлит под его кожей, мышцы шеи напряжены, вены выступают на фоне татуировок, покрывающих горло, как будто одно неверное слово – и мне проломят череп.

Люди Рука готовы разорвать мир на части ради его дочери, а я стою у них на пути.

— Папа.

Голос Фи прорезает нарастающее напряжение. Это первое слово, которое она произнесла с момента их прибытия.

Я бросаю на нее взгляд и вижу, что она смотрит прямо на меня, зубами пытаясь прогрызть мягкую ткань щеки.

Ей не составит труда сейчас соврать.

Подставить меня. Сказать им, что это я втянул ее в эту заварушку, что это моя вина. Уверен, она может сплести прекрасную паутину, и эти люди попадутся в нее.

— Он сделал это для меня. Тот парень. Он… — она замолкает, собираясь с силами, прежде чем продолжить. — Джуд просто защищал меня.

Я провожу языком по внутренней стороне щеки. Я думал, что убийство того парня снимет мое напряжение. Смоет горький привкус правды, который Окли оставил на моем языке.

Но нет.

Я все еще чувствую вину. Призрак, которого я никогда не видел, но чье присутствие ощущаю. Я не могу от него убежать, и он шепчет мне на ухо каждый раз, когда я смотрю на нее.

— Он прикасался к тебе?

Вопрос Рука адресован Фи, но когда я смотрю на него, вижу, что он не отрывает взгляда от моего лица.

Мне требуется вся сила воли, чтобы держать рот на замке. Я сдерживаю желание рассказать ему, как именно я прикасался к ней. Как до сих пор чувствую ее вкус на языке и как сильно ей нравилось быть предательницей.