Адептка второго плана - Надежда Николаевна Мамаева
Пальцы предательски сжались, а в горле встал ком, но я все же пересилила себя и, зажмурившись, выдохнула:
– Я знаю, что с первого мига нашего знакомства мои поступки кажутся странными, а я сама – слегка помешанной…
Произнесла и, посмотрев в глаза инистого, осеклась. Потому как «слегка», кажется, в моей фразе было лишним.
Но инистый не торопил. Не перебивал. Он терпеливо ждал, пока я соберусь с духом и продолжу.
– Да, все это так, – выдохнув, признала очевидное. – Но, поверь, я не безумна. А вот все, что со мной случилось, – чистое безумие…
И я начала говорить. О своей прошлой жизни, о том, как впервые, а потом и второй раз очутилась в этом мире, и как принимала его за книжный…
Пока рассказывала, смотрела в сторону. На мокрые листья, на кованую ограду, на небо… куда угодно, только не в глаза инистому. Потому что боялась, что увижу в них недоверие, скепсис, осуждение. И собьюсь, так и не поведав всего до конца. А мне просто физически нужно было это рассказать. Поделиться пережитым. Проговорить боль от расставания с Вильдой…
Лишь когда выдохлась, подняла лицо и, взглянув на Дира, спросила:
– Что ты скажешь?
И момент получился бы драматическим, если бы я, промокшая до нитки и промерзшая под осенним дождем до костей, после этого оглушительно не чихнула и не шмыгнула носом.
Инистый же, услышав это, как-то обреченно вздохнул и произнес:
– Я думаю, что в первую очередь нам стоит отсюда выбираться, пока ты не подхватила лихоманку и не слегла с жаром.
От такого ответа я едва не закипела. Я тут этому отмороженному на всю голову инистому душу излила, открылась, а он на мои кустовые признания – вот это предложение?
Впрочем, если против подобного мой дух протестовал, то организм был с Диром вполне солидарен. И начавший колотить озноб намекал: надо бы соглашаться… Так что пришлось кивнуть и ползти следом за инистым.
К слову, на дерево он меня подсаживал как-то весьма усердно. Да и ловил, когда я спрыгивала с ветки на соседнем участке, тоже…
Когда я прыгнула, он поймал меня на лету, сгреб в охапку так, что у меня на секунду перехватило дух. Его руки – крепкие, уверенные – обняли меня, прижали к себе, так что я враз ощутила жар горячего мужского тела. И это в такую-то холодину и мокрину!
Правда, и у меня в этот миг сердце отчего-то решило взбеситься и замолотить в груди, словно желая выломать ребра.
Я и Дир замерли. Моего лица коснулось его дыхание. Опаляющее. Порывистое. Оно ожгло мою щеку и стекло по шее в ложбинку меж ключиц и ниже… От него в груди все сжалось в тугой, сладкий узел.
А инистый все не отпускал меня, продолжая держать. Крепко. Уверенно. И так надежно, что хотелось остаться в его руках еще хотя бы на минуту. На час. На день. На всю жизнь. Да, на нее. Потому как разве что такого срока мне хватит, чтобы успеть набыться с инистым рядом.
Поймав себя на этой мысли, я медленно подняла взгляд. Он скользнул сначала по рубашке, мокрой от дождя. Потом поднялся выше к шее, упрямому подбородку, обычно плотно сомкнутым губам, которые сейчас были чуть приоткрыты и уже этим соблазняли. Так что на них я задержалась и усилием воли глянула выше. В глаза, где сейчас плясали тьма и серебро… Да так, что зрачок начал постепенно вытягиваться.
А я сама тянулась к инистому…
Его губы были так близко, что я чувствовала их тепло. Дир медленно, почти неощутимо, провел кончиком носа по моей шее, вдыхая запах каштановых мокрых волос, и от этого простого, животного жеста у меня внизу живота начал растекаться жар, а в ногах и вовсе поселилась такая слабость, что навряд ли бы я смогла устоять, если бы кое-кто не продолжал меня держать.
Казалось, время замерло. Шум дождя, падение капель с неба – все это ушло куда-то далеко, растворилось в гуле крови, стучавшей в ушах. Весь мир сузился до точки – до пространства между мужской горячей кожей и моей. До нескольких слоев мокрой ткани, которая еще немного – и, кажется, задымится.
Дир не целовал меня. Он просто держал, прижимая к себе. И этого было более чем достаточно, чтобы все нутро наполнилось дрожащим, томным ожиданием. Ожиданием того, что вот-вот его губы найдут мои, что его объятия станут еще теснее, что…
– Я тебе верю, – выдохнул инистый, и я не сразу поняла, о чем он.
– А? – растерянно выдохнула я.
– О том, что ты рассказала, – пояснил этот невозможный мужчина. – Твои слова многое объясняют…
– Например, что?
– Твои записи. – Дир был настолько невозмутим, что у меня возникло непреодолимое желание его как следует стукнуть. Или цапнуть. Но решила, что не стоит кусать руку, тебя держащую… Пока оная тебя не опустит на землю! Чтобы не упасть…
– Поясни, – потребовала я.
– Когда ты объясняла про свои сокращения. Я специально проверил все распространенные языки континента. Ни в одном не было таких слов, какие ты использовала для обозначения. И еще были моменты…
– Ну знаешь! – возмутилась я наблюдательностью одного инистого.
– Знаю, но увы, слишком мало. О тебе… И потому спрошу прямо, Кимерина Бросвир или кем бы ты ни являлась: хочешь ли быть со мной? Не из сострадания или по иной причине. Мне не нужны крохи любви. Я желаю одного: любить тебя всей своей сутью, всем сердцем, дышать с тобой одним воздухом. Принадлежать безоглядно… Но если это невозможно, то другого мне не нужно… Просто скажи…
– Почему ты молчал до этого? – вырвалось у меня. – Я уже было решила, что безразлична тебе! Тогда, в карете, ты ни словом, ни взглядом… И когда нес меня после проклятия в лазарет…
– Я не мог. Как твой преподаватель, я не имел права на чувства. Их мне не позволял устав академии…
«Поэтому сначала решил уволиться, а потом узнать, отвечает ли девушка взаимностью?!» – мысленно возмущенно вопросила я.
М-да… Мне достался очень благородный дракон. Видимо, за все те хитрости и уловки маркетинга, которые я использовала в прошлой, Тамариной жизни.
Но огорчилась ли я по этому поводу? Ни разу! Тем более, что-то мне подсказывало: на поле боя Инистый был иным. Иначе бы не выжил. И не победил. Много раз победил.
– Зато теперь я могу сделать то, что так давно хотел… Едва ли не с нашей первой встречи, – выдохнул мне в губы инистый и… поцеловал!
