Адептка второго плана - Надежда Николаевна Мамаева
– Кр-р-рыло даю, что сам пр-р-ринц, – каркнул пернатый и… ловко поддев клювом артефакт, подкинул тот в воздух и… заглотил!
Нет, я подозревала, что ворон необычный, и то, что он говорящий, не стало неожиданностью, а вот то, что он еще артефактоядный…
Но это было еще не все. Когда к подоконнику, с которого на улицу под порывом ветра соскользнула трепетная штора, подошла девушка, я зажала себе рот, чтобы не заорать.
Нет, покойников Тамаре видеть доводилось. Кимерине – и неупокойников тоже. И призраков нам обеим, но во всех случаях они не выглядели так живо, как этот. Вернее, эта. Потому как девушка, которая сейчас стояла у окна, была как две капли воды похожа на портрет. Тот самый, из новостного листка, в котором репортер так красочно описывал казнь злодейки Брианы Тэрвин.
А ворон же, меж тем, наевшись, продолжил:
– Я-то толк в иллюзиях знаю, у меня глаз на это наметанный. Вон, тебе сразу сказал, что пока не восстановишься до конца, личины бесполезно пробовать: восстанавливающийся резерв любую иллюзию будет жрать и в себя тянуть. Так и вышло.
– Да, в этом ты оказался прав, – вздохнула рыжая. – Мне еще из-за этого не меньше месяца дома сидеть…
– Ну однако, это тебя не остановило, когда ты захотела свое бывшее начальство навестить.
– Я ходила увольняться, – фыркнула Тэрвин.
– Угу, глава тайной канцелярии после твоего увольнения еще несколько дней нервно глазом дергал. К слову, мы всем отделом гадаем, как тебе это удалось? Уйти от лорда Грасса можно только вперед ногами. Хотя… Для него и смерть порой не оправдание для невыхода на задание. Поэтому я и спрашиваю: как? – каркнул, точно фыркнул, ворон и потянулся за вишней, чтобы сожрать.
А я же пока переваривала. Жаль, не ягоды, а услышанное. И пока в моей голове бешеным калейдоскопом мельтешили обрывки фактов. Выходит, Тэрвин не труп. И что еще важнее – не злодейка. И ворон – шпион, но не приспешник преступника. Тогда что же…
Пытаясь сложиться в мозаику, я услышала:
– Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам…
Рыжая протянула это с печальной полуулыбкой, словно вспоминая что-то невозможно-далекое, а ворон, едва не подавившийся косточкой, обиженно каркнул:
– Я не Горацио, я Норис! Стыдно забывать имя напарника.
Он еще что-то высказал Бриане, но я этого уже не услышала. Потому как меня натурально закоротило. А разрозненные фрагменты враз сложились в единую картину!
А все потому, что не могла злодейка Тэрвин знать той фразы, которую только что сказала, живя лишь в этом мире!
А это значило лишь одно: не только меня угораздило очутиться в междумирье, в реке времени и в чужом теле. Бриане, той, которая принесла себя в жертву на эшафоте, удалось задуманное: она смогла перенестись в свое прошлое, чтобы изменить будущее, но, как и я перед тем, попала в другой мир. Мир, в котором родилась малышка Тамара Оганесян.
Только интересно, в какое время довелось жить рыжей. Судя по услышанной цитате Шекспира, разброс между нами мог быть в пару сотен лет…
Но, так или иначе, мы обе – попаданки. Или правильнее – возвращенки? И той злодейки, которой некогда была Тэрвин, ныне, похоже, нет.
Но кто-то же стоит за всеми покушениями? Не верила я, что столько всего – лишь стечение обстоятельств. А значит, есть тот, кто их организовал, исполнил, а главное – заказал!
Потому как чем опаснее игра, тем длиннее нити кукловода, который всем управляет. А судя по тому, что нападения были и на принца, то нынешняя политическая игра стоила не просто свеч. Короны.
Прозвучавшие слова Брианы, разбили на осколки воцарившуюся было на несколько мгновений тишину, которую нарушал лишь шелест дождя, и оказались созвучны моим мыслям.
– Но да вернемся к нашим влюбленным. Я доверяю тебе в умении распознавать личины, Нор. И если все так, как ты говоришь, то я рада, что Од и дракошество нашли не только покушения на свои головы, но и друг друга. И теперь вместе. А то было бы слегка обидно: я их спасала, за них, считай, умирала, а они бы взяли – и разошлись, как шов на юбке.
– М-да… Над сравнениями тебе надо поработать, – фыркнул ворон.
– Чем тебе не нравятся мои метафоры?
– Они убивают. Как минимум чувство прекрасного во мне. Ты же леди…
– Я агент. Убивать – моя работа. Хотя бы психику.
– Ты уже не агент, – напомнил пернатый. – Ты замужняя дама.
– Но привычки-то остались, – парировала рыжая, пока ее осведомитель склевывал последние вишни и, расправившись с ягодами, сыто зевая, изрек: – Ну все, я полетел на отчет к начальству, пока оно меня не ощипало.
И расправив крылья, пернатый агент упорхнул. А Бриана еще долго задумчиво смотрела ему вслед, на почти ночное небо в осколках луж, а потом все же закрыла окно.
А я наконец выдохнула и только здесь поняла, как озябла под осенним дождем. Дала задний ход, чтобы начать выбираться из кустов, и тут наткнулась спиной на стену. Живую. Твердую. Горячую. И над ухом раздалось:
– Я, конечно, знал, что выбрал девушку, которая себе на уме, с секретами, но не думал, что такими…
«С секретами…» – какой он, однако, тактичный синоним подобрал к слову «тараканы», промелькнуло в сознании. И это была единственная цензурная мысль из всех остальных, воем взвившихся в моей голове, едва я узнала голос Дира.
Остальные все сплошь были бранными. Так что мне потребовалось несколько мгновений, чтобы выцепить из этой круговерти несколько пристойных слов и, медленно повернувшись на корточках к Диру, сформулировать из них один-единственный вопрос:
– Как ты здесь оказался?
– Просто поспешил за тобой, когда ты вылетела из ворот академии пульсаром, словно за тобой гнались все твари бездны. Я пытался тебе окликнуть, но ты не слышала. Вот и решил, что стряслось что-то очень серьезное и тебе может понадобиться помощь… – спокойным тоном мужчины, который помогает впечатлительной девушке раскрутить то, что она себе успела наворотить в голове, пояснил Дир, а после добавил: – И, опережая твой следующий вопрос: да, я слышал все. Правда, теперь первый раз в жизни жалею, что не схожу с ума. Потому что это бы было самым логичным объяснением тому, чему я стал свидетелем.
Из услышанного я поняла две вещи. Во-первых, он узнал Бриану Тэрвин в лицо. Во-вторых, если я попытаюсь ему все объяснить, то мои слова будут звучать еще большим безумием, чем самая невероятная ложь. Но я не
