Неладная сила - Елизавета Алексеевна Дворецкая
Устинья слегка улыбнулась в растерянности: Демка Бесомыга задумал сравняться с Воятой Новгородцем! Но поняла, что ей не смешно: этот сегодняшний Демка, стоящий перед ней, был не тот, какого она за несколько лет привыкла видеть на гуляньях. И даже не тот, что нынешней весной прибежал к ним с Игорева озера искать спасения от драчливой покойницы. Теперь он замахивался на дело не то чтобы совсем невозможное. Однажды он уже перед волколаком не сробел… да и перстень этот ему не на блюде поднесли. Стало быть, есть в нем и сила, и толк, только раньше не было им случая проявиться. Он хочет делом доказать, что не хуже Вояты, и она обязана помочь ему хотя бы своей верой. Иначе будет грех.
– А как же перстень? Возьми его. – Устинья протянула кольцо обратно Демке. – Коли у нас дело не решено…
– Нет. – Он сжал ее руку перстнем в своей. – Я его для тебя добыл. Что бы ни вышло – это твое, даже коли сам я сгину.
Устинья не возражала, сосредоточенная на ощущении своей руки в его руке. Весь ее привычный взгляд на Демку рассыпался, а новый еще не сложился. Но она уже понимала – новый будет совсем другим.
Вдруг Демка уловил неподалеку какое-то движение, шепот… Повернул голову. За невысоким плетнем в соседнем огороде рядком стояли три бабы: Перенежка, Хавра да Лукишка. Приложив ладони к щекам, тихонько охая, они наблюдали за невозможной парой такими глазами, будто перед ними сам Великославль-град заново вставал из глубин озерных…
Глава 7
Ночью Устинье приснилась ее мать, пять лет как покойная попадья Фотинья: будто бы она ходит по избе и что-то ищет. Смотрит на полках с горшками, роется в укладках, даже заглядывает под лавки и в печь. Много раз проходит по одному и тому же месту, минует только лавку, на которой лежит Устинья. Суетится, будто мышь. Эти ее бессмысленные и явно безнадежные поиски причиняли досаду.
«Что ты ищешь, матушка?» – спросила во сне Устинья.
Не удивилась, что снова видит покойницу живой: во сне душа ходит в те края, где покойные живут ныне.
«Перстень тот бесовский ищу!» – ответила мать. Потом подошла и встала возле Устиньи. «Дурной тот перстень, сила в нем недобрая! – заговорила она, с тревогой глядя на дочь. А та подумала, какой молодой выглядит мать: моложе, чем умерла, Устинья видела ее такой в своем детстве. – Какая девица тот перстень возьмет, с самим нечистым обручится!»
Устинья подумала о Демке – разве он нечистый? И тут же испугалась: да уж точно не ангел!
«Кто ему тот перстень послал – разве бог? Подумай сама-то! Да и такого ли тебе надобно жениха? – с тоской заговорила мать. – Демке ли, псу безродному, владеть моей дочерью? Ты же у меня красавица, лебедь белая, а он вдовец, еще года два – и бобыль. Брось его, доченька! Оставь и думать о нем! Будут у тебя другие женихи, не ему чета! Сыновья боярские! В чести жизнь проживешь, а с Демкой свяжешься – промыкаешься! Была у него одна жена, да не зажилась на свете! Одну он сгубил, да и другую сгубит! Разве такой доли я желала моей дочери единственной? Возьми тот перстень да брось в озеро – тем от власти нечистой избавишься, и скоро будут у тебя женихи получше того. Выйдешь на гулянье – увидишь молодцев кудрявых, родовитых, богатых да вежливых! Что один, что другой – любого выбирай. Ты мне верь…»
Проснулась Устинья, пока еще и не светало. Стала вспоминать: где же перстень? Вчера она, не зная, куда его девать, завязала в платок и спрятала под подушку. Вспомнив, сунула туда руку, почти уверенная, что узелка там не окажется: мать унесла. Но нет – узелок был на месте, и в нем прощупывалось кольцо. И что теперь с ним делать?
На конике храпел Куприян. Он-то, вчера увидев золотой Демкин перстень, обрадовался и даже захохотал: «Ай да Егорка, ай да куричий сын!» Дядька, как подумалось Устинье, был рад этому перстню больше, чем Демка и она сама. Будто ему какой-то дар поднесли. «Вот теперь может и сладиться дело!» – веселился Куприян.
Какое дело? Ее замужество?
«Мы еще не сговорились! – поспешила пояснить Устинья. – Демка сам сказал: дескать, ничего не говори, слова не давай. Он хочет сначала… – она невольно засмеялась, – показать, что не хуже Вояты Новгородца. Хочет того волколака угомонить…»
«Вот я и говорю! – подхватил Куприян. – Коли Демка перстень из земли добыл – стало быть, и храбрости, и счастья-доли в нем довольно. Не добыл бы – только корм для волколака из него и вышел бы. А то, гляди, рано его в бобыли неудалые зачислили».
Но теперь, после того сна, и дядькина радость показалась Устинье подтверждением материнских слов. Она понимала: дядька и Егорка как-то помогли Демке достать перстень, и помогли обращением к неладным силам. Сколько мук ей причиняет мысль, что ее дядька водится с бесами – и теперь ей предлагают перстень, добытый волхованием, предлагают мужа того же ремесла! Никогда ей из этого болота не выбраться!
Летняя заря приблизилась неслышным, но скорым шагом. Когда стало можно различить предметы в избе, Устинья бесшумно встала, тихонько обулась, сунула узелок с перстнем за пазуху и вышла, даже не умывшись: боялась плеском воды разбудить дядьку. Только перекрестилась на иконы, а привычные молитвы творила мысленно, выходя со двора. Взыщи, Господи, душу девы Евталии, коли возможно, помилуй…
На дворе Устинью охватил пронзительный холодок летнего утра, разом бодрящий и тревожный, насыщенный влагой. Во дворах задорно перекрикивались петухи. Заспанный Черныш подошел, прижав уши и помахивая хвостом. Устинья знаком велела ему оставаться дома и выбралась со двора, стараясь не скрипеть калиткой. Полосы тумана висели вдали меж деревьев, как дым от холодного костра, что жгла ночь. «Перепелкой серою в рощу лети!» – с воодушевлением повторяла Устинья слова Миколкиной молитвы, и себя чувствовала летящей к лесным просторам птицей.
За околицей тихонько наигрывал пастуший рожок, пробуя голос: Лучец только ждал стадо, но нигде еще не скрипели ворота. День обещал быть ясным, радостным, и это бодрило Устинью. Но под этой радостью холодным омутом таилась тревога. Бегом она пустилась вдоль дворов, пока соседки
