Развод. Дракон, мы (не) твои - Натали Эмбер
Рейнольд берёт послание, одним движением ломает печать, пробегает глазами по строкам. В тот же миг его лицо меняется. Маска владыки трескается, обнажая на мгновение что-то тёмное, стремительное и по-звериному опасное. Губы сжимаются в тонкую белую ниточку, на щеках играют желваки.
— Отнесите юного лорда в его покои, — распоряжается он, — И проследите, чтобы он отдохнул и поел.
— Но я не устал! — тут же протестует Конор, оживившись и пытаясь вырвать свою руку из моей. — Я хочу рассказать…
Рейнольд опускается на корточки перед ним, прерывая поток слов. Его движение неожиданно мягкое, почти отеческое. Он кладёт руку на светлые волосы Конора.
— Поешь и отдохни, сын, — в его голосе проскальзывает непривычная, сбивающая с толку теплота. — Наберись сил. Позже ты расскажешь мне всё, что видел. До мельчайших подробностей.
Конор, всегда тянувшийся к отцу, замирает под его прикосновением. Он смотрит на него широко раскрытыми глазами, в которых борются разочарование и гордость от такого доверия, и послушно кивает.
— Хорошо, — соглашается он, уже совсем по-взрослому.
Няня, полная женщина с добрыми глазами, бережно берёт Конора за руку. Я собираюсь пойти за ними, но Рейнольд лёгким движением преграждает мне путь.
— Мия, останься. Нам нужно…
Он не успевает договорить. Высокие дубовые двери, ведущие в главный холл, с грохотом открываются. На пороге появляется леди Маргарет, мать Рейнольда. Воплощение ледяного спокойствия и аристократической выдержки.
Её лицо, когда-то, должно быть, прекрасное, теперь напоминает изящную маску: тонкие губы, высокие скулы, холодные, пронзительно-голубые глаза. Но в её взгляде нет его огня, есть только расчётливый холод.
— Рейнольд? — в её голосе звучит затаённая обида, — Будь добр, объясни мне, что это значит?
Леди Маргарет подходит ближе и останавливается, опираясь на спинку кресла из тёмного дуба. Её платье из тёмно-синего бархата безупречно. Волосы уложены в сложную высокую причёску.
— Почему твой новый подручный, этот высокомерный эльф, что ты приставил ко двору, является ко мне без предупреждения и допрашивает моих служанок? Словно я какая-то подсудимая! Он осмелился задавать вопросы о… — она запинается, её взгляд скользит по мне, задерживается на белоснежной шубе, подаренной Рейнольдом.
Леди Маргарет меняется в лице, её губы искажает гримаса отвращения. А в глазах вспыхивает такая неприкрытая злоба, что я невольно делаю шаг назад.
— Объясни ты мне, наконец, что здесь происходит? — её голос срывается, теряя аристократическую выдержку. В нём слышится шипение ядовитой змеи, — Почему эта… особь снова здесь, и почему твои люди позволяют себе так со мной разговаривать?
Рейнольд, до этого момента наблюдавший за ней с холодным, нечитаемым выражением лица, наконец, приходит в движение. Он делает шаг вперёд, заслоняя меня собой. Его спина напрягается, плечи расправляются. Весь его вид, до этого момента немного уставший, теперь излучает такую концентрацию власти, что по спине бегут мурашки.
— Происходит то, что рано или поздно должно было произойти, мама, — он, чеканя каждое слово, медленно подходит к матери. Их разница в росте вдруг кажется огромной. Он гора, скала, а она — изящное, но хрупкое деревце у её подножья. — У меня к тебе всего один вопрос. И я советую тебе ответить на него честно.
Он останавливается так близко, что она вынуждена запрокинуть голову, чтобы встретиться с ним взглядом.
— Почему ты втайне от меня пыталась отравить Мию? — тихо, безжалостно спрашивает Рейнольд. — Отвечай.
Он не повышает голос. Наоборот, говорит тихо, вкрадчиво. От этого слова звучат ещё страшнее. Воздух сгущается, наполнившись предгрозовым напряжением. Слуги замирают, боясь пошевелиться. Даже пламя факелов, кажется, перестаёт колыхаться.
Лицо леди Маргарет бледнеет, словно лист бумаги. Все следы высокомерия исчезают, оставляя после себя растерянность. Её губы дрожат. Глаза, широко раскрытые от ужаса, мечутся между мной и Рейнольдом.
— Я не… — она пытается что-то сказать, но голос срывается в хриплый шёпот. — Я не знаю, о чём ты, Рейнольд. Это чудовищная ложь! Кто посмел сказать тебе такое? Эта тварь, — она резко тычет пальцем в мою сторону, — Одурманила тебя, запудрила мозги своими чарами…
Её голос снова набирает силу. Силу загнанного в угол, отчаянного зверя. Теперь понятно, откуда эти обвинения в колдовстве. Я смотрю на Рейнольда в поисках защиты, но мать есть мать. Чью сторону он примет?
54
— Не лги!
Голос Рейнольда режет воздух, как отточенный клинок. Леди Маргарет вздрагивает всем телом, словно от внезапной пощёчины.
— Вейнар провёл расследование по моему приказу, — продолжает Рейнольд. Его речь размеренна и неумолима, как движение ледника. — У него есть доказательства и свидетели.
Он делает паузу, давая каждому слову просочиться в её сознание.
— Твоя горничная Элис, которой ты так щедро оплатила её молчание. Она рассказала всё. Про особый фарфоровый сервиз, который доставался только для Мии. Про твои наставления — следить, чтобы чашка была выпита до дна.
Я чувствую, как земля уходит из-под ног. Элис. Милая, тихая девушка с грустными глазами, которая всегда с такой заботой поправляла мои подушки. Она подавала мне тот самый чай. Она смотрела, как я его пью, зная, что в нём.
— Лекарь, которого ты наняла со стороны, выписал нужное тебе лекарство. И наконец, торговец ядами с рынка, который прекрасно описал тебя и твой заказ. Очень редкий, очень дорогой яд. Без вкуса, без запаха. Вызывающий упадок сил и тихую смерть, которую можно списать на чахотку. Особенно у молодой женщины, пережившей нервное потрясение.
Он делает шаг вперёд, и тень от его высокой фигуры накрывает леди Маргарет целиком, словно крыло хищной птицы.
— Ты знала, мама? — его голос внезапно становится тише, но в этой тишине слышится такой грохот рушащихся миров, что по коже бегут мурашки. — Знала, что твой яд убивает не только Мию? Что ты медленно убивала и его? Своего внука. Наследника нашей крови. Ты едва не уничтожила их обоих. Мою жену. И моего сына.
Последние слова он произносит негромко, но в них звучит сталь. Не просто обвинение, а приговор.
Леди Маргарет отступает, шаг за шагом, пока не упирается спиной в стену. Её глаза мечутся, ища спасения, оправдания, но находят только ледяную ярость в глазах сына. Каждое его слово бьёт в неё, как молот.
— Я… я только хотела защитить тебя! — выдыхает она наконец.
