Развод. Дракон, мы (не) твои - Натали Эмбер
Моя рука непроизвольно ложится на округлившийся, тугой живот. Ещё два месяца и во дворце появится новый житель. Целители в один голос твердят, что будет сын. Говорят о сильном сердцебиении, о форме живота, о тысяче примет, которые я уже и слушать не хочу.
Потому что я знаю. Знаю всем своим существом.
Они ошибаются.
У нас будет дочь.
Она ведёт себя иначе. Днём я могу расплакаться от вида увядшего цветка или залиться смехом, слушая, как Конор напевает песенку, которую сочинил для будущего брата. Ночью она пинается так яростно, что Рейнольд просыпается и кладёт ладонь на мой живот.
Роды начинаются на рассвете, как и в прошлый раз. Но на этом сходство заканчивается. Нет страха, нет ощущения одиночества в холодных, чужих стенах. Есть лишь ярая, сосредоточенная решимость и… нетерпение. Я хочу поскорее увидеть её.
Рейнольд не отходит от меня ни на шаг. Он не суетится, не паникует. Он просто рядом. Держит меня за руку, и его ладонь — твёрдая и надёжная опора. Его спокойствие заразительно. Я кричу, сжимаю его пальцы, но внутри странная уверенность, что всё идёт именно так, как должно.
И когда раздаётся первый, пронзительный, гневный крик, в комнате повисает тишина. Акушерка поднимает завёрнутый в полотенце маленький, сморщенный комочек, и её глаза округляются.
— Девочка, — шепчет она, бросая испуганный взгляд на Рейнольда, словно ожидая гнева за свой «неверный» прогноз.
Но он уже не смотрит на неё. Он смотрит на нашу дочь.
Он делает шаг вперёд, бережно, с невероятной, почти неловкой нежностью принимает её из рук повитухи и подносит ко мне. Его большие, сильные руки, привыкшие сжимать рукоять меча и управлять драконьей мощью, теперь держат это хрупкое, бьющееся в немом возмущении существо с таким трепетом, что у меня снова выступают слёзы.
— Аэлина, — шепчу я, и внутри что-то щелкает, будто я не придумала, а посто вспомнила это имя.
— Аэлина, — говорит он тихо, — Наша маленькая принцесса.
Конора впускают через пару часов, когда меня уже привели в порядок. Он входит на цыпочках, с серьёзным, озабоченным лицом, сжимая в руке блестящий камень, что должен был стать подарком «брату».
— Где он? — шепчет Конор.
— Не «он», — улыбаюсь я, откидывая край кружевного одеяльца. — Она. Твоя сестра. Аэлина.
Он осторожно подходит, заглядывает, и его лицо вытягивается от изумления.
— Она… маленькая, — констатирует он, разочарованно глядя на свой камень, слишком большой и грубый для такой крохи.
— Зато громкая, — смеётся Рейнольд, стоящий у изголовья моей кровати. — И с характером. Будет тебе достойной соперницей в тренировках.
Конор хмурится, оценивающе разглядывая сестру. Аэлина в этот момент открывает глаза. Не мутно-синие, как у всех новорождённых, а уже ясные, небесно-голубого оттенка. И смотрит на брата с такой суровостью, что мы с Рейнольдом не выдерживаем и смеёмся.
— Видишь? — говорю я Конору. — Она уже бросает тебе вызов.
— Ничего, — заявляет он с важностью. — Я научу её всему. И драться, и летать.
И он осторожно, одним пальцем, касается её крошечной ручки. Аэлина сжимает его палец с неожиданной силой. Конор не отдёргивает руку. Он смотрит на эту хватку с интересом и уважением.
Сейчас ей всего месяц. Она всё также мала, но её небесно-голубые глаза уже видят всех насквозь. Конор проводит у её колыбели часами, разговаривает с ней, читает сказки. Рейнольд тает. Этот грозный владыка может часами качать нашу дочь на руках, напевая какую-то старую колыбельную на языке драконов.
А я смотрю на них, и сердце замирает от щемящей нежности. Это счастье, которое мы с Рейнольдом построили вопреки всему: вопреки прошлому, вопреки предательству и тьме. Наша маленькая, бесконечно дорогая вселенная, которую мы, наконец, обрели.
Конец
